Секреты для посвященных
Шрифт:
Гринько ожидал чего угодно: разноса, язвительных фраз, но старик оказался на высоте. Выслушал рассказ своего молодого заместителя спокойно, только вставил: «А вы присмотритесь к этому местному гению, может, он нам пригодится?» Генеральный всегда умел подниматься над событием, моментом, точка обзора у него была высокая, и видел он дальше, чем многие другие. Вот этому у него не мешало поучиться.
В конце разговора генеральный сказал: «Может, мне приехать? Я уже почти в порядке». Но настаивать на своем предложении не стал. «Ну ладно, сами доводите. Верю, что справитесь».
У
«А что ж ты не спрашиваешь меня о Нине?» — задал генеральный неожиданный вопрос.
Гринько оторопел. Молчал дольше, чем требовало приличие.
Старик сказал: «Ну-ну. Понимаю. Нинка рвется, а ты не хочешь ее приезда. Все понимаю. Сделаю так, чтобы она не приезжала. Все».
Гринько положил трубку, расстегнул верхнюю пуговичку рубашки. Душно. Подошел к окну, распахнул створки. Холодный, чистый воздух ворвался, заполнил легкие — хорошо.
Мысли его обратились к Раисе. Что скрывать, разговор с генерал-лейтенантом Волковым, рассказавшим ему о вольном или невольном (генерал подчеркивал — «невольном») участии Раисы в каких-то грязных делах, потряс его. Несколько дней он не мог даже смотреть на нее, разговаривать с нею. Ссылался на занятость. При случайных встречах (в дни дежурства Сметаниной он по нескольку раз проходил в вестибюле гостиницы мимо стойки, у которой она сидела) раскланивался, натянуто улыбался, со страхом ожидая как бы ненароком брошенного вопроса: «А что с твоим запуском? Отложили? Надолго?» Но Раиса молчала, только растерянно улыбалась.
«Что со мной? — с ужасом задал себе наконец вопрос Николай. — Ведь подозревая Раису в криминальном интересе к секретным делам, я уже заранее причисляю ее к числу врагов. Я, по существу, уже предал эту женщину, которой еще несколько дней назад клялся в любви. Стыдно, ох как стыдно!»
Но нет, любовь к Раисе не умерла в нем. Она лишь под давлением обстоятельств, причем обстоятельств экстраординарных, значительных, можно сказать почти убийственных для Гринько, для его репутации, а следовательно, и для его чувства достоинства, отдалилась, спряталась в самых потаенных уголках его существа. И как только дела с ракетой пошли на лад, путы, сковывающие его чувства, распались, и ему уже в новом свете открылась прежняя истина: он не мыслит своей жизни без Раисы.
Он схватил цветы из стоявшей на журнальном столике вазочки, букетик неярких северных цветов, и, роняя на пол капли воды, стекавшей со стеблей, выбежал из номера, спустился по лестнице вниз… В холле были люди, но это не остановило Николая. Он решительным шагом подошел к стойке и протянул букет Раисе. Она вздрогнула. Ее взгляд секунду-другую был устремлен на Гринько. Потом Раиса, как бы не замечая протянутой руки с зажатыми в ней цветами, ровным голосом спросила:
— Вы не уплатили за номер. А то месяц кончается… Нам надо закрыть ведомость. У вас деньги с собой?
— Деньги? — растерянно
Раиса выписала ему квитанцию, встала, повернулась и ушла.
Гринько вышел на улицу и выбросил цветы в урну. Сердце стучало.
Он прошелся по тропинке, ведущей к лесу. Свежий ветер охладил разгоряченное лицо. «Что ж, она права. Я усомнился в ней, а значит, и в нашей любви».
Вечером, когда он возвращался в гостиницу из монтажно-испытательного комплекса, Раисы на привычном месте, у стойки, не оказалось. Ее место занимала уборщица. Он поднялся на свой этаж, распахнул дверь на балкон… В доме напротив одно за другим зажигались окна, люди возвращались с работы. Снизу доносились ребячьи голоса. Звонкий голос выкрикивал:
— Оля! Дай покататься! Оля, дай покататься!
— Это же женский, не видишь. Ты сломаешь…
— Подумаешь, женский! Ну и что? Не сломаю, дай покататься! Жадина!
— Ах так! Хотела, дура, дать велосипед, теперь не получишь!
— Ты что, шуток не понимаешь? Я же пошутил.
— Ну и шагай пешком, раз ты такой шутник.
Гринько бросился на кровать, лежал, заложив руки под голову. По потолку пробегали полосы света от фар подъезжающих к гостинице машин, скользили угловатые тени.
Он вдруг подумал: как она там? Сидит в комнате вдвоем с напарницей и изливает ей душу? Нет. Раиса не такая. Северные женщины суровы и немногословны. Привыкла свои чувства держать при себе. А есть ли они у Раисы, эти чувства? Какое у нее сегодня было лицо, когда он после трех дней отсутствия сунулся было к ней с этими цветами!
Чем больше думал, тем больше сознавал: он самый настоящий эгоист. Пытался отодвинуть молодую женщину от себя — вместе с неприятностями, которыми грозит ее причастность к последним событиям на космодроме. Он даже не попытался выяснить, в чем именно заключается эта ее причастность. Установить степень ее вины, если такая вина есть. Решено: завтра же он сделает это!
Его обожгла мысль: сначала выяснит, а потом подойдет к ней? Да это же подло! Все, что он хочет узнать, он должен услышать от нее самой. Быть рядом с ней в трудную минуту, оградить ее от опасностей, разве не в этом заключается его долг?!
Гринько, накинув на плечи пиджак, мигом сбежал с лестницы, вылетел из подъезда. Было уже поздно. В окнах стали один за другим гаснуть огни. Смолкли ребячьи голоса.
Его обступила темнота. Тишина давила на барабанные перепонки. Почему-то вдруг пришла уверенность, что именно сейчас, в эту минуту, Раисе угрожает смертельная опасность.
Он ступил под зеленую тень бульвара. Круглые белые фонари уже не горели. Лавочки были пусты. Только там, в дальнем конце аллеи, белела какая-то фигура. Гринько ускорил шаг. Сердце подсказало ему, что это она, Раиса.
Она сидела на лавочке. Голова опущена на грудь. Он подошел к ней. И в ту же минуту с противоположного конца бульвара к ним стала быстро приближаться мужская фигура. Гринько сжал кулаки и бросился вперед.
— A-а, товарищ Гринько? — остановил его вопросом плечистый молодой человек. — У вас закурить случайно не найдется?