Сексуальное поведение и насилие
Шрифт:
Отказ от инцеста среди основной массы народа, по всей вероятности, в первую очередь произошёл не из-за соображений биологического плана (до неблагоприятных генетических последствий инцеста ещё не додумались: в литературе того времени таких сведений нет), а из экономических посылок: быстрое преумножение частной собственности, а значит, и социального статуса, могло быть только при слиянии примерно равных капиталов. Брак стал выгодным коммерческим предприятием, которым зачастую является и в наши дни. К царским родам, к единицам «избранных» такая схема отказа от инцеста ещё долго была неприменима, так как привела бы к ослаблению экономического и политического могущества царствующего дома из-за явного экономического неравенства любых потенциальных претендентов на престол.
Таким образом, очевидно, что инцестуозное
Ветхий Завет содержит в своих книгах свидетельства разнузданного гомо - и гетеросексуального насилия, захлестнувшего древние общества. При этом сексуальное насилие в те времена было тем же, чем оно всегда было у высших приматов, чем оно является и сейчас в уголовной и люмпенизированной среде: средством борьбы за власть, имущество; средством самоутверждения через сексуальное унижение «партнёра». Например, Хам совершил половое насилие над своим отцом Ноем, воспользовавшись его беспомощным состоянием («увидел наготу» - эвфемизм, хотя бы даже потому, что в Протописьменный период истории Двуречья - до начала 3 тысячелетия до н.э.
– мужчины на войне, на охоте, на работе почти всегда ходили нагими [9]). Хам рассказал своим братьям про насилие над отцом в желании показать свою власть, возвыситься над всеми, за что и был наказан рабством своего потомства после защиты братьями отца от сексуального насилия Хама (Быт. 9:21-27).
Сексуальное насилие над женщиной или мужчиной свидетельствует не только о полном отсутствии уважения насильника к другой личности, но и о необходимости по какой-либо глубинной причине такого действия. Когда же сексуальное насилие становится традиционным, общепринятым и практически безнаказанным в селе, городе, целом регионе или стране, то есть становится массовым - это уже свидетельство своеобразного, нового уровня общественного самосознания, духовного и экономического неблагополучия конкретного общества, свидетельство коренных общественно-экономических преобразований. История
подтверждает это: все существенные, пусть даже и региональные, общественно-экономические преобразования вызывали войны с разгулом насилия, в том числе и сексуального.
Ветхий Завет повествует нам о том, что, несомненно, имело место в процессе становления патриархального общества - о массовых изнасилованиях. Так, в ханаанейских Содоме и Гоморре горожане имели обычай коллективно насиловать пришельцев, несущих с собой не всегда ясную, но всегда потенциальную опасность (Быт. 19:4-9). Аналогичное явление существовало и в иудейском городе Гиве, где горожане, окружив дом с гостями, также требовали от хозяина дома: «...выведи человека, вошедшего в дом твой, мы познаем его»; но удовлетворились насилием над наложницей гостя: «Они познали её, и ругались над нею всю ночь до утра», до наступления смерти женщины (Суд. 19:16-28). Остаётся сделать вывод, что первое время в постматриархальном обществе безудержное сексуальное насилие как средство коллективного (или индивидуального) самоутверждения, устрашения потенциальных врагов, демонстрации силы существовало повсеместно.
Символизация разорительной инцестуозной борьбы за экономическое влияние, своеобразной «революции», нарушившей прежний уклад, содержится в сообщении Дж. Фрэзера [21] относительно табутирования инцеста в Древнем Риме: древнейшие римские законы гласили, что в случае совершения инцеста искупительная жертва должна быть принесена жрецами в роще Дианы, так как везде считалось, что инцест влечёт за собой голод, поэтому искупительная жертва приносилась богине плодородия.
О том, что сексуальность с приходом патриархата приобрела наказуемые преступные проявления, грубо нарушающие уже новые, патриархальные общественные морально-нравственные установки, мы также узнаём из мифологии, например, из притчи о том, как Приап пытался изнасиловать сначала спящую нимфу Лотиду, а потом посягнул и на древнейшую, чрезвычайно почитаемую богиню - Гестию (Весту у римлян). Вот как рассказал об этом Овидий (Фасты 1. 429-438) [12]:
Он
Но не проснулась она, полная крепкого сна.
Радостен он и, подняв осторожно от ног её платье,
Вот уже начал искать путь к исполненью надежд.
Вдруг тут ослёнок, верхом на котором Силен появился, Вовсе некстати своим голосом грубым взревел.
Мифологический образ Приапа, олицетворяющего производительные силы природы, эволюционно возник из грубых деревянных фаллических изображений, создаваемых для дионисийских оргий [7], то есть Приап изначально был собственно фаллос. Если попытка изнасилования нимфы привела к тому, что Приап «общим посмешищем стал в ярком сиянье луны», то покушение на Гестию, которую также спас ослиный крик, чуть не стоило Приапу физической расправы со стороны богов и сатиров (Фасты 6. 319-349) [12].
Дело в том, что Гестия, будучи покровительницей домашнего очага, гарантировала безопасность семьи и гостей, представляла собой начало, объединяющее мир богов и людей, символизировала надёжность и покой [18]. Приап в первом случае похотливо, но достаточно мелко хулиганит, шалит; во втором случае он проявляет святотатственные намерения, символическое посягновение на общественную безопасность. Следовательно, в процессе разгула «революционного» патриархального насилия древние люди пришли к осознанию деструктивной возможности производительных, изначально плодотворных (сексуальных) сил при их безрассудном использовании, то есть впервые задумались о сексуальных правах.
Патриархальная революция, возникновение меркантильной проституции
Борьба матриархального и патриархального начал с элементами заговора видна не только в войне Зевса со своей матерью Реей и отцом Сатурном, пытавшимся его уничтожить, чтобы он не захватил власть (Орфический фрагмент 56) [20], но и в многочисленных ссорах доэллинской независимой великой богини Геры (дочери Крона и Реи) со своим мужем и братом Зевсом (элемент древней кровнородственной семьи):
«Быстро, с язвительной речью, она обратилась на Зевса:
«Кто из бессмертных с тобою, коварный строил советы? Знаю, приятно тебе от меня завсегда сокровенно Тайные думы держать; никогда ты собственной волей Мне не решился поведать ни слова из помыслов тайных!»
Ей отвечал повелитель, отец и бессмертных и
смертных:
«Гера, не все ты надейся мои решения ведать...» (Гомер. Илиада 1. 539-545) [5].
Здесь немаловажно знать, что культ Геры один из самых древнейших, возник раньше, чем культ Зевса (Гера по мифологии старше Зевса) и символизировал величие женского матриархального божества [17].
Очень похожая ситуация борьбы матриархального и патриархального прослеживается в главах 1 и 2 библейской книги «Бытие»: в 1-й главе сказано, что Бог сотворил мужчину и женщину на шестой день «по образу Божию»; из 2-й главы (базирующейся, вероятно, на более позднем мифе) нам становится известно о принижении женщины, созданной уже не «по образу Божию», а из плоти «человека» для помощи ему.
Женские божества в человеческом самосознании постепенно становились силами зла. Раньше или позже они были ниспровергнуты, изгнаны, ушли в подземным мир. Это наблюдалось повсеместно. Так у славян «Великая Богиня -мать» постепенно превратилась во враждебное, злобное женское божество, называемое Макошью, Марой, Мореной, которое впоследствии приняло облик Бабы-Яги (Лиха Одноглазого). Человеческие жертвы в славянском язычестве сжигались в символической утробе богини, сделанной из брёвен. При раскопках таких трупосожжений краниологического материала не обнаружено, что позволило сделать вывод о предварительном отделении голов (в народных славянских сказках у Бабы Яги и Лиха головы окружали жилище на кольях). Обычай сжигать или топить чучела Мары, Морены, Костромы, Купалы трансформировались при патриархате из реальных человеческих жертвоприношений женскому божеству во времена матриархата [14].