Семь ангелов

Усков Николай

– Может быть, это уборщик, – равнодушно предположил Антуан и обратился к Пылкой: – Если быть точным, то все-таки семь, Ксантиппа. Святой Петр упоминается дважды – собор святого Петра и ворота Петра и Павла.

Алехин смотрел на окно. Все было спокойно. Из напряжения его вывел Антуан:

– Так что там дальше, Кен?

Слепца прозревшего возьми в проводники И вниз спеши, налево и направо. Надежды знак даруем мы тебе. Его ты поверни

навстречу свету. И тьма разверзнется.

– Ничего не понимаю, – признался Кен.

– Учи матчасть! – по-русски заявила Ксантиппа голосом отличницы и ябеды. – Слепец, – она перешла на английский, – это, конечно же, апостол Павел. Когда он еще был Савлом и шел в Дамаск, к нему обратился голос, явившийся в столбе света. Будущий апостол прозрел и одновременно ослеп на три дня.

– Умница! – Алехин обнял Ксантиппу. Она просияла.

– Все равно получается восемь, – мрачно заметил Антуан. – Многовато.

– Отсечем ненужное, – предложил Кен. – Есть такое понятие «титульные базилики» Рима. Изначально tituli – тайные церкви в домах верующих римлян, когда христианство еще подвергалось гонениям – позднее некоторые из них стали stationes, буквально станциями или остановками. Это церкви, в которых понтифик делал остановку во время торжественных процессий по городу. Так или иначе они все входили в число мест, обязательных для посещения паломниками.

– Все, кроме Замка Ангела – это святыня скорее для современных паломников, в шортах и с мыльницей, – заметил Антуан.

– Вычеркиваем. Остаются: ворота апостолов Петра и Павла, капелла св. Петра, башня св. Лаврентия, капелла св. Иоанна, церковь Пречистой Девы, зал Иисуса и нечто, связанное с апостолом Павлом.

– Вуаля, – выдохнул Антуан.

– Ну и где же сокровища? – радостно спросила Ксантиппа.

– Вот это самое сложное, – признался Кен. – Разгадка несомненно здесь:

Внимательно прочти скрижали их. И якорь обретешь, который погрузит тебя в глубины. Там пятый ангел будет ждать тебя. Так, розу сладкую вкусив, В бутоне древо жизни угадаешь.

Алехин достал ручку, перевернул листок бумаги и стал рисовать.

– Сначала я думал, что надо нанести карту Рима на схему Авиньонского дворца, – в разных концах листа он изобразил какие-то квадратики и кружочки. – Но получилась абракадабра. Cвятой Петр в Риме находится на западе, а здесь на юге и т. д. Потом я вспомнил, что в Средние века пространство не воспринималось как абстракция с раз и навсегда заданными расстояниями, сторонами света – равнодушными и объективными характеристиками. Важно не то, где юг или восток и сколько километров от Петра до Иоанна, а мистическая география мира.

– Кенчик, ты, конечно, умница, но я ничего не понимаю, – призналась Ксантиппа.

– Смотри, это просто. Иерусалим – лучший город на Земле, поэтому на средневековых картах его изображали в центре. И все остальные населенные пункты наносились на карту по принципу, есть в них искра Горнего Иерусалима или нет. Те, что считались

священными, находились близко от Иерусалима, остальные – в жопе. Проще всего это понять на примере средневековой живописи. Художники абсолютно не использовали линейную перспективу. Она была им просто не нужна. Перед ними не стояла задача воссоздания видимого мира в его физических пропорциях – мир плох и несовершенен. Иконописец пытался постичь глубинные мистические сущности. Художников совершенно не беспокоили кажущиеся несоответствия. На одной картине одновременно могли быть изображены сюжеты, происходившие в разное время. Если что-то, например, гора не помещалась – ее рисовали маленькой, чтобы влезла. Опять-таки фигура святого всегда будет выше домов, гор, деревьев, обычных людей. Просто потому, что святой лучше. А Иисус в свою очередь будет выше любого человека. Все это похоже на творчество кремлевских фотографов. Рост Путина – 170 см, а рост Медведева – 162, но на фотографиях кажется, что они не ниже Обамы и Шварценеггера. Потому что хорошие. Их мистическая сущность опрокидывает пропорции несовершенного мира. Забавно, что по мере укрепления власти Медведева он стал расти, и теперь вроде как даже преодолел Путина. Климент именно это называл 3D – третьим измерением.

– Точно, – подтвердил Антуан, – реализмом средневековые люди считали вовсе не «как в жизни», а как должно быть на самом деле в соответствии с библейской картиной мира.

– Я блондинка, – грустно призналась Ксантиппа. – С дурацкой хризантемой на бретельке. – Она расправила лепестки пышного цветка. – То есть в спа мы уже сегодня не успеем?

– Куда? – удивился Антуан.

– Ну я же тебе говорила, что набрала этого обсидиана на пятьсот евро и хотела сдать обратно.

– Итак, – встряхнул головой Алехин, – все точки, которые назвал Климент, несомненно образуют какую-то мистическую сущность. – Он принялся рисовать схему дворца, но мистическая сущность не возникала. Стало смеркаться.

– У меня предложение, – сказал Антуан, – давайте методично обойдем всех «ангелов».

– Понял! – Алехин неожиданно вскочил и побежал во дворец. Ксантиппа с Антуаном едва поспевали за ним. Кен обернулся и крикнул:

– Святой Лаврентий – не башня! Это же элементарно!

Антуан и Ксантиппа догнали Алехина в зале, который назывался Великой Казной. На самом деле здесь не хранили, а считали деньги. Когда-то сюда стекались мешки золотых флоринов со всего западнохристианского мира. Папские казначеи раскладывали их стопками и заносили в счетные книги.

– Что за озарение? – спросил Кена запыхавшийся Антуан.

– Вы гений! – затараторил Алехин. – Именно вы нашли сокровища.

– Как, уже нашли? – Ксантиппа, наконец, доковыляла до мужчин.

– Пока нет, – улыбнулся Алехин, – но Антуан – гений!

– Да скажите же наконец! – в голосе дю Плесси звучало раздражение.

– Помните, вы отметили, что святой Себастьян как-то вываливается из этой компании. Святой Петр, Дева Мария, Иоанн Креститель и вдруг какой-то Себастьян.

– Кажется, да, – согласился Антуан.

– Ну, а чем святой Лаврентий лучше Себастьяна? Тем, что является покровителем поваров?

– Это еще почему? – удивилась Ксантиппа.