Семь ангелов
Шрифт:
Сколь радостно было снова прижать ее к себе. Даже не поехал в консисторию, сославшись на недомогание.
Малыш Хуго вовсю говорит, правда, свое. Могу только предполагать, чего он хочет или на что указывает. Клара ребенка понимает, я же решил записывать сюда слова его языка, чтобы в другой раз знать, о чем он бормочет.
«Око» – это окно,
«дяка» – дядя,
«тульчик» – стульчик,
«феб» – я с ужасом подумал, что поминает он поганого и нечестивого Аполлона, но Клара пояснила, что это всего лишь «хлеб».
«пукок», то есть «пушок» –
«ляпа касная» – это кардинальская шляпа, красная, ибо одного она цвета с кровью мучеников во Христе,
«цаца» – святое распятие, которое увидел у меня на груди. Сначала Хуго очень обрадовался и дергал за него. Когда же я собрался уходить, то разревелся так, будто лишили его самого важного. Отсюда следует, что и в несмышленом возрасте живет в нас упование на Господа.
Малыш успокоился, лишь когда я снял святое распятие и дал ему подержать. Видя его счастливым и смеющимся, решил, что не смогу теперь забрать свой крест обратно. Клара рассердилась, говоря, что распятие стоит очень дорого, сплошь покрыто эмалями и камнями и нельзя неразумному созданию не только дарить, но даже давать подержать такую красоту. Я же ответил, что единственное, что ценно на этом свете, – это счастье нашего Хуго. Подумав, добавил, что вижу в этом происшествии знак Божий, ибо сам Господь предопределил Хуго к святому служению. Внезапно с Кларой случилось что-то странное. Она разрыдалась так, что не сразу смог ее успокоить.
– Не хочу ему твоей судьбы, не хочу всей этой лжи, не хочу, чтобы жил он во грехе, чтобы прятал жену свою и детей от чужих глаз. Хочу, чтобы носил он меч и жил как Боккаччо.
– Твой Боккаччо лентяй, плут и развратник.
– Не тебе его судить, – всхлипывала женщина.
Хоть и ушел от нее в раздражении, и даже поклялся, что будет по его, сам стал думать. Должен сын наш носить честное имя. В этом женщина права. Будет разумно выдать ее за какого-нибудь богобоязненного рыцаря, чтобы дал моим и титул и достоинство, но и меня не лишил возможности жить, как живем.
Авиньон, папский дворец
Ксантиппа всхлипывала:
– У меня всегда так. Дура я доверчивая. А я еще этому говновопросову запонки подарила. Monblanc за триста евро. Как ты считаешь, хорошие?
– Неплохие… – рассеянно ответил Алехин. – Ксантип, он подонок, а я мудак – Лиза из-за меня погибла, теперь ты тут сидишь. Я же его подозревал, просто привык хорошо относиться к людям.
– Ты его подозревал? – удивилась Ксантиппа.
– Я и тебя подозревал, – устало ответил Алехин.
– Меня?!
– Конечно. После того как Лиза сделала заявление, что располагает копией с оригинала духовной, мы ждали, что на нас выйдет преступник. Мне позвонили три человека: во-первых, ты, во-вторых, один профессор, с которым я был давно знаком, и, в-третьих, Антуан, выдававший себя за комиссара полиции Комндома. Но он так ловко обвел меня вокруг пальца. Случайный знакомый, чудаковатый благородный старик, аристократ…
– Настоящий полковник, –
Кен ответил словами песни:
Так вот, под этой личиной Скрывался, блин, уголовник!Ксантиппа меланхолично закончила:
Гложет сердце кручина, Давит грудь подоконник. Ой, где ж ты бродишь, мужчина, Настоящий полковник.– И вот же дрянь, – Ксантиппа перешла от меланхолии к ярости, – каблук мне сломал на совсем новых лабутанах. Знаешь, как на мою ногу трудно колодку правильную подобрать. Вот, в Лондоне… – она осеклась.
– Зачем тебе теперь лабутаны?
– Ты слышишь? – вдруг зашептала Ксантиппа. Где-то далеко раздался скрежет, потом что-то ухнуло.
– Мамочки, он возвращается, – пискнула Ксантиппа, – сейчас будет нас убивать. – В той части комнаты, где, как предполагал Алехин, сидела Ксантиппа, что-то задвигалась.
– Ты чего там?
– Спрячусь за сундуки, – деловито ответила Пылкая.
– Все пустое, – Алехин пошарил вокруг и поймал рукой чашу Грааля. «Размозжить череп можно, – подумал он. – Не самое лучшее применение для святой чаши, но у меня, пожалуй, нет выбора».
Теперь они явственно слышали шаги за дверью. Взвизгнул засов. Сначала в лицо ударила волна воздуха, потом яркий свет фонаря.
– Слава богу, мосье Алехин, я вас нашел.
Кен не мог разглядеть говорившего, но узнал голос.
– Бриен, черт возьми! Я ведь думал, что вы – это он, лже-Гандон. Какой я осел!
– Лже кто? – удивился Бриен.
– Неважно! Так это вас я видел в окне индульгенций.
– Да, я подслушивал и пытался за вами следить, но мадемуазель так заорала в капелле святого Петра, что я был вынужден спрятаться и почти вас потерял.
– Надо убираться отсюда. Человек, который был с нами, – убийца, – сказал Алехин.
– Боже, что это у вас?! – Бриен выхватил у Кена чашу Грааля и стал осторожно вертеть в руках. – Тут мало света, – с досадой сказал он.
– Еще успеете насладиться. Сейчас надо разобраться с дю Плесси, – сказал Кен. – Ксантип, ты где? – Пылкая высунулась из-за сундука.
В машине Бриен вспоминал, как следил все эти дни за Алехиным, как попытался с ним переговорить, забравшись в такси в Ницце.
– Извините, дружище, что я вас высадил… – заговорил Алехин.
– Слава богу, – перебил его Бриен, – мне не составило большого труда проникнуть в папский дворец. Все-таки я занимаюсь Климентом VI, и меня тут все знают. Немного сложнее было с ключом. Этот человек запер дверь… Пришлось долго ждать, пока он вернет ключи в условленное место.
– А что это за место?
– Да каморка одна при входе. Неважно. Он, кстати, долго не уходил. Гулял по двору, насвистывал арию Царицы ночи.