Семь историй Чарли-Нелепость-Рихтера
Шрифт:
— Здравствуй, Чарли, — сказала она. И голос был такой же: яркий, певучий.
Я кивнул, все так же стоя у окна. Там шел такой привычный для этой зимы снег.
— Ты… очень вырос. И очень изменился.
— Ты тоже изменилась. По крайней мере, больше не похожа на дешевую проститутку. Дороже берешь?
— Чак…
— Чарли, — поправил я, — Я ненавидел, когда ты называла меня Чаком, помнишь? Скорее всего, нет. И только не надо воображать, что раз ты приехала, я стану рыдать у тебя на плече от радости.
Она села в кресло, обхватив плечи руками:
— Ты имеешь право на меня
Мелкая противная дрожь, поселившаяся внутри, сменилась мстительным удовлетворением. Получай, сука, за всё.
— Жаль? — спросил я, — Я тебе не верю, ясно? Хочешь узнать, чем я жил все эти годы? Я был беспризорником и вором. Убийцей. В моей долбаной жизни не было ни единственного светлого пятна, ради которого стоило бы жить. Меня презирали, унижали и били. Сказать тебе сколько раз я почти подыхал с голода? Не сосчитать. Если бы Риди за меня не боролся, я давно уже умер от наркоты, или сидел бы в тюрьме, или в психиатричке. Что, это для тебя открытие? В тринадцать лет я уже "кололся"! А ты что думала: я юный гений и шахматный чемпион? Все хорошее, что было за это время, случилось вопреки тому, что ты сделала!
— Чарли… — она пыталась что-то сказать, но я продолжал говорить, словно вколачивая слова, вытаскивая их сердца — навсегда.
— Я хочу, чтобы ты знала — что бы ты сейчас ни делала, какие бы деньги ни посылала — я не хочу тебя видеть в своей жизни.
— Я — твоя мать.
— Черта с два! У меня нет матери. А если даже и была, то давно умерла. Я хочу, чтобы ты исчезла из моей жизни, и никогда больше в ней не появлялась. Если бы у меня была такая возможность, я посмотрел бы, как ты мучаешься в геенне огненной, и продал бы душу дьяволу лишь записать это на видео.
Она впервые пристально посмотрела на меня — как на незнакомца.
— Ты стал жестоким, — прошептала она, и я узнал себя в этом страдающем лице. Мне удалось заставить ее страдать, так же, как страдал когда-то маленький мальчик, не имеющий будущего, бредущий без цели по дорогам всего огромного враждебного мира.
— Это ты сделала меня таким, — безжалостно добавил я, — А теперь уходи. Забудь дорогу в этот дом, забудь мое имя. Ты — всего лишь призрак прошлого. Не больше. Убирайся.
Она встала и медленно, словно в бреду, подошла ко мне. Я инстинктивно отшатнулся, когда она попыталась меня обнять.
— Прочь!
В комнату, похожая на маленький ураган, ворвалась Джой, и вклинилась между нами.
— Уходите. Немедленно!
Она ушла бледная, точно привидение, оглянувшись у порога с выражением странной мольбы на бледном лице.
Джой смотрела на меня со смесью заботы и какого-то суеверного страха, и я запоздало подумал, что, наверное, все слышали мои крики.
— Как ты?
— Хреново. Мне надо пройтись, подышать воздухом. Извини.
Я отстранил ее и вышел через черный вход, накинув на себя куртку Питера, которая была мне размеров на восемь больше. Охрана то ли "проспала"
Снег проникал за шиворот, но это было хорошо. Как-то отрезвляло. Я чувствовал себя выпотрошенным как панцирь омара, абсолютно опустошенным. Ненависть, подпитываемая годами, выплеснулась в один короткий разговор, и мне было не по себе — словно исчезла неотъемлемая часть меня. Она не исчезла, но пропал страх, многолетний ужас того, что однажды меня снова кто-то выбросит на помойку как переставшего быть забавным котенка.
Сегодня я перестал быть ребенком, понял я. Тот насмерть перепуганный мальчик, что ютился в уголках подсознания, исчез, и остался лишь хмурый язвительный парень, у которого была надежда на будущее.
В парке, куда я машинально забрел, было малолюдно, но до меня все же успели докопаться.
— Чарли, здорово!
— Дэйвис, сделай милость, отвали, — попросил я. Нед посмотрел на меня неприязненно. Его черные волосы были все в снегу — неподалеку резвилось двое мальчишек лет семи-восьми, похожих на него, наверное братья. Вместе они играли в снежки.
— Рихтер, ты чего? Не понимаю…
— Какая конкретно часть словосочетания "Дэйвис, сделай милость, отвали" тебе непонятна? — съязвил я и, обойдя застывшего от изумления Неда по широкой дуге, пошел дальше по дорожке.
Я прошагал еще пару метров по дороге к маленькой беседке, где можно было посидеть и выкурить пару сигарет, как меня снова догнали.
— Эй, ты — Чарли Рихтер? — спросил рослый молодой мужик с неприметным лицом, которое принято классифицировать словосочетанием "без особых примет".
— Ну, я.
В область под сердцем мне ткнулся тускло блеснувший черным пистолет. Заряженный и снятый с предохранителя. Это что еще такое?
— Идешь со мной. Дернешься — сдохнешь.
Я оценил ситуацию: рыпаться было бесполезно, и на веселую шутку это мало походило.
— Вы кто?
— Заткнись и иди.
Мы шли к выходу из парка, где стояла, явно ждавшая нас серая "тойота", каких полным-полно на каждой дороге. Мужик втолкнул меня на заднее сиденье и сел рядом, даже не думая убирать оружие.
— Что за чертовщина здесь проис… — начал я и осекся. Сидевший спереди пассажир обернулся, и я узнал Поля Синклера. Его улыбка была тонкой как лезвие бритвы.
— Вот и встретились, — сказал он, — Роберт, поехали.
Единственное, что я успел сделать, это вышибить локтем окно, и проорать все еще следящему за мной глазами Неду:
— Дэйвис, твою мать, номера!
Мы быстро отъезжали, но я успел заметить, как Нед сгреб в охапку своих мелких и побежал по направлению к дому Чейсов.
ИСТОРИЯ ПЯТАЯ, МЕСТАМИ НЕЦЕНЗУРНАЯ, С ЭКСКУРСОМ В КЛИНИЧЕСКУЮ ПСИХОЛОГИЮ, ИСТОРИЮ И ГЕОГРАФИЮ.
Кто мы — Куклы на нитках, а кукольщик наш — небосвод
Он в большом балагане своем представленье ведет.
Он сейчас на ковре бытия нас попрыгать заставит,
А потом в свой сундук одного за другим уберет.