Семь лепестков зла
Шрифт:
И когда он загораживал ее спиной от присутствующих, вовсю терлась о него. И шептала такие распутные слова, что у него уши загорались и нестерпимо ныло внизу живота.
Дэн заметил. Глазами указал ему на выход, когда женщины засуетились с десертом. Увлек его за угол дома, припер к шершавой стене и зашептал прямо в ухо:
– Настю не трогай, Толик. Тронешь – яйца оторву. Понял меня?
– Да я то чё?! – Он рассмеялся принужденно, попытался вывернуться, отступить в темноту.
Дэн не выпустил, схватил за галстук, потянул
– Светку я тебе прощаю. Она, сучка, мертвого заставит с собой вытворять такое… Да ты сам знаешь! Но Настю не трогай. Она моя девка. Внял?!
– Да я и не посмел бы, Дэн, чего ты?
Он не боялся его в этот момент. Старуха недалеко. Обидеть его не позволит. Да и Дэн при ней не посмеет. Но вот потом! Он чертовски опасен, этот жгучий красавец с ледяными глазами. От него за версту несет смертью. Чего он при этих двух бабах делал? Какую работу выполнял? Каким идолам поклонялся? В то, что он бескорыстно любил Настю и всюду следовал за ней, Толик не верил. Любил бы, никакие Светки ему не нужны были бы. А так…
– Короче, определила ведьма тебя при себе, будь на своем месте. Иначе…
– Иначе что?
Толик сердито теребил галстук, пытаясь вернуть узел на место. Заправлял выскочившую рубашку в штаны. Поправлял ремень. В два щелчка Дэн сбил с него лоск. В один прием и два щелчка. И это он еще толком не старался!
Нет, он опасен. И он не нужен.
– Иначе расскажу ведьме про твои шалости в кабинках для переодеваний, – ухмылялся в темноте Дэн, пятясь к входу. – Знаешь, что она с тобой сделает, если узнает?
Анатолий догадывался. Но просить о молчании не стал. В этом и нужды не было. Дэн пригвоздил его, проговорив напоследок:
– Теперь ты у меня в кулаке, Толечка. Крепенько я держу тебя за яйца, дорогой мой. Очень крепенько. – Он еще сделал пару шагов в темноту и вдруг остановился и вполне дружески проговорил: – Кстати, раз тебе теперь терять нечего, можешь к Светке то наведываться время от времени. Очень ты ей понравился. Жеребец, говорит, какой!..
В эту ночь Машка не ночевала ни у себя, ни у него. Она поехала в машине старца к нему, там и осталась. А Толик, как и в ту злополучную ночь, которая их свела, сидел на скрипучих каруселях во дворе. Смотрел на свои светящиеся окна, он нарочно не стал выключать свет. И думал о том, что судьбу его кто то, кажется, переписывает каждый день набело.
Каждый день… Набело… И ему туда вписать хотя бы строчку никто не позволит. Никогда…
Глава 11
Иванцов смотрел на свое новое отражение в зеркале и ежился в парикмахерском кресле, как от озноба.
– Может… Может, не стоило так коротко? – засипел он неожиданно севшим голосом. – Прямо совершенно лысый.
– Вам не нравится?! – Молодой парень с очень юркими неприятными манерами обиженно надул пухлые губы, помахал в воздухе театрально кистями рук. – По-моему, очень сексуально, брутально. Вам
Иванцов снова поежился. Дошли, дошли до него слухи, что Альбина его гусаром прозвала. Причем вложила в это слово самый непристойный, самый препротивный смысл. Девчонки из бухгалтерии замучили зубоскалить на его счет.
– Надо же, Серж, тебе – и отказали?! Чуб ей твой, что ли, не понравился, а? Или манеры?
– А какие у меня манеры? – Он сально улыбался, заглядывая за пазуху одной из них, улыбался, хотя хотелось от души выматериться.
– Непристойные, какие же еще! – хохотала довольно обладательница глубокого декольте. – Альбина такие манеры не приемлет.
– Подумаешь! – фыркал он вроде бы беспечно. – Звезда какая!
– Звезда не звезда, а вот отшила тебя.
Это девки ему мстили. За все его промахи. Кого то когда то не проводил. С кем то когда то не остался до утра. А и ладно, он переживет все их пустые страдания! Но вот что касается Альбины…
Его зацепило! Нет, даже не так: его задевало, злило ее равнодушие. Она могла бы быть и повежливее, отказывая ему во внимании. Вот он и наделал глупостей с этим чертовым ДТП, с ее чертовым бывшим.
Ох, как он ругал себя потом за неосторожные свои заявления! Отомстить хотел! Желчь излить! К руководству с идиотическими умозаключениями помчался. Как пацан или, правильнее сказать, Иуда. И толку с его подлого порыва?! Руководство только что у виска не покрутило. Альбина теперь вообще в его сторону не посмотрит. А ему хотелось, чтобы посмотрела! Более того, хотелось, чтобы смотрела, не отрываясь!
– Тебе надо подстричься, – посоветовала старшая сестра, когда он пожаловался ей на свою сердечную неудачу.
– Чего?! – Иванцов так и замер с кружкой чая возле рта, забыв отхлебнуть. – Подстричься?!
– Да, – сестра подложила ему на тарелку еще один пышный блин с клубничным вареньем. – Если она презрительно отозвалась о твоем чубе, назвала его гусарским, то тебе надо избавиться от всего, что ей не нравится. Если, конечно же…
– Что?
– Если, конечно же, тебе так хочется ей понравиться по настоящему, а не на раз.
– Ну-у…
Иванцов задумался, отставил кружку с чаем в сторону, уставился на блин, истекающий маслом.
А чего он, в самом деле, хочет от Альбины? Симпатии? Уважения? Внимания? Или всего в совокупности?
Он вспомнил ее: высокую, тоненькую, грациозную. У нее были потрясающие ноги, удивительные глаза, влекущий рот… пока он не открывался, пока она ничего не говорила. Норов, конечно, у девушки непотребный. И чего Сучков посоветовал к ней присмотреться? Считал ее почему то самой лучшей. Самой порядочной и самой для него подходящей.
Что он – Иванцов – в ней пропустил?
– Я не знаю, – не стал он откровенничать с сестрой и принялся терзать ароматный круг теста. – Может, и не на раз.