Семь незнакомых слов

Очеретный Владимир Владимирович

— Вот так прямо пора?

— А ты как думал? Это вам можно хоть до тридцати не жениться, а нам приходится об этом рано задумываться. Ещё год-два, и надо замуж.

— Через два года мне будет восемнадцать. Вот тогда и выходи замуж… сколько душе угодно.

— Ты мне что — предложение делаешь? — изумилась она.

Я застеснялся:

— А что тут такого?

— Солнышко, ничего не получится, — она отчаянно замотала головой, — нас никто не поймёт. Ни твои родители, ни мои, никто. И обвинять, между прочим, будут меня. Никто же не знает, что ты такой настырный, будут говорить: «Вот подлая

сучка, охмурила ребёнка!». Да именно так и будут говорить — на чужой роток не накинешь платок. К тому же, если бы мы с тобой просто так познакомились, это ещё куда ни шло. А так будут думать, что я из-за твоего отца — чтобы поступить в аспирантуру и всё такое прочее.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь. Год, конечно, придётся скрывать. А когда я поступлю в университет, кому какое будет дело?

— Что ты как маленький…

Вероника задумалась и вдруг неожиданно согласилась.

— Хорошо, давай вернёмся к этому разговору через год. Если, конечно, тебе ещё захочется возвращаться. А пока будем друзьями, идёт?

— Не идёт, — возразил я, — ты за этот год найдёшь себе кого-нибудь.

— Да с чего ты взял? Знаешь, я не люблю загадывать. Может, и найду. А, может, и ты найдёшь. Пока у меня нет желания кого-то искать, я же сказала — ты мне нравишься. Но пока мы будем друзьями. Можешь не соглашаться, но это последнее условие. И мне было бы жаль терять такого друга.

— Хорошо, — сказал я, подумав. — Только дай мне слово: если ты кого-нибудь найдёшь, ты мне об этом сразу же сообщишь.

— Конечно, солнышко, разве я могу тебя обманывать? Слушай, что мы всё сидим и сидим? Пойдём прогуляемся! Кстати, — она взяла меня под руку, — и ты мне такое слово тоже дай.

— Ага. В смысле: даю. Только у меня никто не появится. И всё-таки — где ты пропадала полтора месяца? Не звонила и всё такое? И как ты мой номер узнала?

— На кафедре узнала. И никуда я не пропадала — домой ездила.

Когда я довольно поздно вернулся домой, родители уже спали. Наутро я сообщил, что дела ещё на несколько дней задерживают меня в городе — пусть они пока едут без меня, а потом я сам прибуду в Балабановку.

— Вот что, дорогой, — решительно сказала мать, — брось эти фокусы. Какие у тебя дела? Илья, скажи ему!

— Да, — сказал отец, — какие дела?

— Так, помочь надо кое-кому.

— Кое-кому? Из-за этого ты не поедешь на море?!

— Я поеду, только немного позже — дня на два, на три. Что тут такого?

— Это из-за той девушки, которая тебе позвонила вчера?

— Да какая разница?

Мы препирались минут десять, потом мама всплеснула руками: «Ну, я не знаю, что делать с этим сыном!» и ушла на кухню. Отец последовал за ней, и они о чём-то стали тихо совещаться.

— Но ведь у тебя не остаётся еды, — сказала мать, когда они вернулись. — Я специально разгрузила весь холодильник!

— Подумаешь, не умру же я от голода за три дня. Вы оставите немного денег, я сам себе что-нибудь куплю.

— «Что-нибудь», — передразнила меня мать. — А горячее?

— Сделаю себе яичницу.

— «Яичницу»! А первое?

Она достала из сумки уже упакованную дорожную провизию, которой было не так много, потому что ехать предстояло три-четыре часа. Потом, как

я ни убеждал, чтоб обойдусь, стала срочно варить суп.

— Тебе действительно надо? — спросил отец.

Я кивнул. И для убедительности чиркнул себя ладонью по горлу.

Через час они уехали.

Глядя, как наш «жигуленок» выезжает со двора, я испытал настолько огромное чувство свободы, что даже то, что случилось потом, не смогло его превысить. Оно переполняло меня, сладко звенело в животе и подкатывало к горлу. Нечто подобное я пережил годом раньше — когда мы с одноклассниками без сопровождения взрослых уехали за двести километров от дома и три дня прожили в палатках на песчаной косе между морем и лиманом.

Но сейчас чувство свободы было гораздо сильней. Впереди было несколько полных дней с Вероникой, от утра и до вечера: два или три, а, может, даже и четыре — больше, чем всё наше знакомство.

Вероника жила в районном центре, в четырёх часах езды от нашего города, и сейчас приехала подыскать себе комнату для проживания.

— Понимаешь, — объяснила она мне накануне, когда мы гуляли по городу, — мест в общежитии на всех не хватает, обеспечивают только первокурсников и второкурсников, а дальше уже смотрят — как человек учится, принимает ли участие в общественной деятельности…

— Ты же хорошо учишься! — удивился я.

— Да, — вздохнула она, — но мне сказали: у твоих родителей зарплата выше среднего, они могут себе позволить снимать для тебя жильё. Вот — буду искать.

Отец Вероники работал главным инженером консервного завода, а мама — завучем школы.

— У тебя строгие родители? — спросил я зачем-то.

— Вообще-то да. Не так, чтобы слишком. В принципе, нормальные. А почему ты спрашиваешь?..

Мы посетили один из рекомендованных Веронике адресов. Это был сектор одноэтажных домов в Центре.

— Тебе лучше постоять за воротами, — сказала Вероника. — Знаешь, этих хозяев: они не очень любят, когда постояльцы кого-то приводят. Вот и подумают — уже сразу с парнем заявилась.

Я послушно остался стоять у ворот.

— Да-а, — разочарованно протянул она, вернувшись минут через пятнадцать. — На всякий случай попросила подержать это место за мной, но, честно говоря, не хотелось бы. Туалет на улице, душ очень сомнительный. Как они тут живут?

— Куда теперь?

— Теперь никуда. Надо звонить. В одном месте беспробудно занято, а ещё в двух не брали трубку. Какой-то кошмар с этим телефоном — в общаге к телефону не очень подпускают, говорят — он служебный, звони из автомата, а автоматы — один просто монету глотает, и не соединяет, из другого почти ничего не слышно…

— А поехали ко мне, — предложил я, волнуясь, — сядешь спокойно и дозвонишься, кому хочешь.

— К тебе? Ты с ума сошёл! А что скажут твои родители? Илья Сергеевич? Нет, это исключено!

Я объяснил: родители раньше, чем через две недели домой не вернутся.

— А ты почему с ними не поехал?

— Не взяли. Плохо себя вёл.

— Постой, это из-за меня?

— Я поеду, только чуть позже.

— Ну вот, — почему-то она расстроилась, — теперь ты из-за меня на море не поехал. Я тронута — правда, очень, ты такой милый… Но что твои родители теперь будут думать? И вообще — неудобно.