Семь понедельников подряд
Шрифт:
– Ничего страшного, - буркнула я в ответ.
5.
Со Светкой мы расстались в метро. Она вышла на «Маяковской», а я поехала дальше, до «Ломоносовской», где предстояло пересесть на автобус или маршрутку. На прощание она так пылко меня обняла, что народ вокруг начал заинтересованно присматриваться.
– Бдительность и еще раз бдительность! – напутствовала я ее. – И осторожность.
Светка настороженно огляделась по сторонам, словно ожидая увидеть за спинами окружающих шпиона в маске и с кинжалом в зубах. Шпиона не
Вытолкнув Светку из вагона, я вздохнула с известной долей облегчения, и поехала дальше. Хотя, какое там облегчение! Если бы вместе с ней исчезли из моей жизни и проблемы, которые появились, опять же вместе с ней, сегодняшним утром. Вот так живешь себе, живешь, и вдруг, как снег на голову, сваливаются на тебя неприятности. И ладно бы еще сама себе их обеспечила, так нет. Впрочем, это уже несусветная банальность. Пришла, как говорится, беда, отворяй ворота. Да и Светку совсем вычеркивать из своей жизни не хотелось. Хотя она и вредная, и настырная, и где-то даже нахальная. Но… Хоть какая-то захудалая сестрица лучше, чем вообще ничего. У меня нет ни родных, ни двоюродных, а с n-ным количеством троюродных братьев и сестер мы либо совсем не знакомы, либо просто не общаемся.
Из маршрутки я позвонила Марье Петровне и предупредила, что снова еду к ней. А то ведь еще уйдет куда-нибудь.
– Забыла что-нибудь? – удивилась она.
– Да нет, - замялась я. – Поговорить надо. Я одна, без Светы.
– Это насчет Павла, - Марья Петровна не спрашивала, а утверждала. – Да?
– Да, - вздохнула я.
– Я тебя жду.
Она снова встретила меня в дверях квартиры. Щеки ее лихорадочно пылали – наверно, от волнения подскочило давление.
– Ну что? Что там с ним? – Марья Петровна едва дала мне снять кроссовки. Мы даже до кухни еще не дошли.
Всю дорогу я думала, как бы лучше ей рассказать. Чтобы и информацию дать, и лишнего не выболтать. Ну, и не слишком напугать с ходу. Но в этот момент вся моя дипломатия куда-то таинственно испарилась.
– Убили Павла, - мрачно брякнула я.
Ахнув, Марья Петровна схватилась за область бюста.
– Это все из-за этих стекляшек! Ох, чуяло мое сердце…
– Что это оно чуяло? – насторожилась я.
– Ну… - покраснев еще больше, замялась Марья Петровна.
– Нет уж, нет уж, сказали «а»… - я вцепилась в нее, как бульдог. – Что-то вы недоговариваете.
Тут Марья Петровна плюхнулась на табуретку, упала головой на стол и зарыдала. Возможно, она надеялась, что я стану ее утешать и успокаивать, но я ждала. Сочувствовать не хотелось – я уже поняла, в чем дело, и ждала исповеди.
Время шло, Марья Петровна рыдала, кухонные часы тикали. Я встала и поставила на плиту чайник.
– Ты, Олечка, всегда была черствой девочкой, - как ни в чем ни бывало, совершенно спокойно, заметила Марья Петровна. Будто и не она только что захлебывалась слезами целых десять минут подряд.
–
– Мне рассказывала твоя бабушка.
– Не выдумывайте, пожалуйста! – рассердилась я. – Это совершенно не в бабушкином стиле. Просто вам не хочется говорить, в чем дело, вот вы и тянете кота за хвост. Если так хотите, пусть я буду черствая, грубая и фиг еще знает какая. Но лучше все же ничего не скрывать. Поверьте, это для вашего же блага.
– Ладно, ладно, Олечка, не сердись, - закудахтала Марья Петровна, старательно натирая глаза кулаками – совсем как маленькая девочка. – Сейчас все расскажу. Я же не знала, чем все обернется.
– Но сердце ваше чуяло, – не удержалась я. – Рассказывайте.
– Он пришел ко мне недели две назад. И начал расспрашивать про кулоны, про брошку. Ну, у кого они могут быть.
– Постойте, постойте. Кто это «он»? Откуда взялся? Вот просто так взял и пришел? С улицы?
– Да нет, конечно. Позвонил и сказал, что он наш родственник из Минска. Какой-то там племянник умершего Аркадия со стороны жены.
– Ага! И вы сразу обрадовались и пригласили его в гости. Так?
– Ну… - потупилась старушка.
– Да вам кто угодно чего угодно наплетет, и вы тут же позовете его к себе на смертельный пирог. Лишь бы было сказано заветное слово «родственник». Выходит, вы нас со Светой обманули. Мы спрашивали, не интересовался ли кто-нибудь кулонами, вы ответили, что нет.
– Ой, деточка, что-то у меня в глазах темно, - с пристаныванием пожаловалась Марья Петровна.
– Пойдемте в комнату. Ляжете, - предложила я. – Только рассказать все равно придется.
– Ладно, ладно, - согласилась она и поспешила в комнату, слишком бодро для темноты в глазах.
В единственной комнате – гостиной, по совместительству, спальне – Марья Петровна улеглась на потертую тахту и уютно укрылась мохнатым серым пледом. Мыра тут же устроилась у нее в ногах и принялась вылизывать себе подмышки.
– Может, лекарство какое? – спросила я, подтаскивая поближе громоздкий стул с высокой спинкой.
– Нет, спасибо, не надо.
– Тогда рассказывайте.
– Ты прямо как следователь, - неодобрительно поджала губы Марья Петровна.
– Ага, - кивнула я. – Из гестапо. Марь Петровна, вы понимаете, что дело нешуточное? Или не дошло еще?
– Да-да, Оленька, я понимаю. Сейчас. Ну, так на чем я остановилась?
– На том, что вам позвонил якобы племянник покойного Аркадия и вы пригласили его в гости, - собирая в кучку остатки терпения, сквозь зубы процедила я. Больше всего мне хотелось заорать, но я пока сдерживалась.
– Ну да, ну да. Он пришел и стал расспрашивать про кулоны.
– Как он объяснил свой интерес? Ну, откуда он о них узнал?