Семь посланников
Шрифт:
"Анутас тума абери себерт анеб нокра буа вериана.
Кабери фладри!"
Не поняв смысла слов, Баскони задал программному интеллэйду[44] команду "перевести", и тот не обнаружил языка, на котором говорил Генри.
– Как это не обнаружил?
– изумился агент. Увеличил число поиска, включив туда и вымершие языки Земли. Тем не менее интеллэйд снова не смог обнаружить язык. "Странно", - подумал Леонардо. Он предпринял новый поиск, на сей раз, включив в число искомых языков также и группу языков из банка данных Галактической Федерации. На идентификацию слов ушло несколько минут, кибернетический мозг нашел язык, перевел и вывел результат на экран.
"С твоей помощью я выполню свой долг в этой жизни.
У меня все еще впереди!"
Под текстом был указан язык, с которого был осуществлен перевод.
–
– агент Баскони ничего не знал об этом языке и народе,
пользующемся им. Запросил информацию у того же банка данных и, ознакомившись с ней, чуть было не потерял дар речи. По преданию Вселенского Содружества цивилизация аберийцев погибла более пятнадцати миллиардов лет назад в результате столкновения с неизвестным небесным объектом. Язык аберийцев не использовался ни одной из существующих древних цивилизаций, и это значило, что на этом языке мог говорить только представитель исчезнувшей расы.
Г л а в а 9
ЗНАКОМСТВО
Чем за общее счастье без толку
страдать
Лучше счастье кому-нибудь близкому
дать.
Лучше друга к себе привязать
добротою,
Чем от пут человечество освобождать.
Омар Хайям
Закатное солнце золотило верхушки деревьев, беспокойно качающихся от порывов осеннего ветра. Облака на горизонте приняли необычную сердоликоониксовую окраску. Шумный водопад, отражая небесные тона, приобрел карнеоловый цвет. Вокруг естественного бассейна, образованного у подножья катаракта, возвышались скалистые берега с однообразной растительностью. Корни многочисленных кустарников, не сумевшие произрасти и укрепиться в скалистой почве, сплелись на уступах утеса, образовав корневую паутину. На одиноком кряжистом дереве, иссохшем и частично обгоревшем от некогда попавшей в него молнии, укрывшись в оставшейся листве, сидел рыжеволосый и босоногий юноша в серой куртке и черных брюках. Его янтарные, грустные глаза с унынием созерцали закат. Мысли его были далеки от окружавшей его местности. Он мечтал о покинутом родном крае, воспоминания о котором частично сохранились в его памяти. Он смежил веки и попытался вспомнить некогда увиденный им сон о дне катастрофы на его родной планете. Однако время, усердно поработав, успело стереть следы этого жуткого виденья. Оставшимся от него оказался лишь ослепительный яркий свет. Генри открыл глаза и, вперив взгляд в горизонт, застыл в унылом оцепенении. Солнце сползало все ниже и ниже, удлиняя тени и уходя, чтобы уступить место лунной ночи. Радуга цветов на небосводе ежеминутно менялась, небо темнело и становилось кубовым. Было самое время ловить рыбу. Подумав о еде, Генри вскарабкался на длинную и толстую ветвь дерева, проросшую к самой поверхности воды. Зацепившись ногами за ветвь, он свис с нее вниз головой. Такой метод ловли рыбы был необычным, но самым надежным. Форель, не слыша всплесков воды и чувствуя себя в полной безопасности, беззаботно плавала в мелководье реки. Рыбаку надо было только протянуть руку и рыба с легкостью попалась бы, но для этого нужно было иметь быстроту реакции и ловкость рук. Раненая рука Генри бездействовала. Он всячески пытался привести ее в движение, но все было без толку. Для того чтобы вернуть руке прежнюю активность, необходимо было провести терапию, которая осуществлялась только с разрешения службы безопасности. Не имея возможности пройти эту процедуру, Макензи приходилось надеяться на проворство другой, более слабой конечности. Повиснув на ветке, он начал следить за добычей. В наступающих сумерках серебристая чешуя форели едва различалась глазом, но это время было идеальным для вылазки беглеца. Просчитав темп движения одной из рыб, юноша резко сунул руку в воду и, схватив рыбу, засунул в мешок, образованный из парчовой куртки. Поспешно застегнул фермуар и воспрепятствовал выходу из капкана бьющейся добычи. Вернулся на берег и, отыскав камень, умертвил им рыбу. Содрал с нее шкурку вместе с чешуей и немного поел. И вдруг услышал откуда-то сблизи зов о помощи. Сначала Генри не обратил на этот шум внимания, предположив, что это всего лишь плод его разыгравшегося воображения. Хриплый голос вновь позвал на помощь, и на сей раз слова его были более слышны. Макензи осмотрелся по сторонам и в потемках заметил у берега барахтающегося в воде человека. Течение стремительно уносило его вниз по реке. Оставив свою снедь, юноша бросился спасать утопающего. Однако сколь быстро бы он ни бежал, не мог достичь цели. К счастью, через несколько ярдов утопающий достиг того места реки, где из воды выступали валуны. Ухватившись за один из них, тонущий
– Дедусь, ты весишь как целая тонна кирпичей, - ворчливо охнул Генри,
перепрыгивая с одного валуна на другой. Незнакомец рассмеялся и, потряся небольшим мешком, ответил гнусавым голосом:
– Все это мое добро.
– Что же есть в нем такого доброго, весящего с тонну?
– Всякое, сынок, всякое, - старик ухнул, очутившись на твердой земле.
– Спасибо тебе, милок. Ты спас меня от верной гибели. Я твой должник. Позволь как-нибудь отблагодарить тебя.
– Забудь, дедуля, я с тебя ничего не возьму. Ты в безопасности - и это
уже награда для меня. Старик ухмыльнулся.
– Странный ты какой-то. В наш век все привыкли только требовать, а ты
отказываешься от предложенного. Видать, у тебя добрая душа. Ты великий человек!
– Хватит лести, я голоден, а ею не насытишься. Пойдем, я угощу тебя
форелью.
– Правда? Просто замечательно! Я ведь говорил, что у тебя добрая
душа.
– И пустой желудок, - подхватил юноша, не желая слушать хвалебных
слов. Макензи зашагал вперед, показывая новому знакомому дорогу.
– Где же ты живешь, сынок? Я хорошо знаком с этой местностью и что-то
не припомню поблизости никакого жилища.
– А его и нет. Я не живу здесь, а просто обитаю, как.
– Генри хотел
сравнить себя с какимнибудь зверем, но, не сумев найти подходящего сравнения, промолчал.
– Как это нет жилья? Не под открытым же небом ты ночуешь?
– Бывает и так, - неохотно признался юный спутник.
– А в непогоду что же?
– не отставал назойливый старик.
– За водопадом есть небольшая пещерка, там и ночую.
– Пещера?!
– воскликнул собеседник хриплым голосом.
– Но ты не похож
на пещерного человека. На тебе одежда из дорогой ткани, - щупая куртку юноши, заметил он.
– В наше время это не каждому по карману. Вот погляди-ка на мою ветхую одежонку, вся износилась, аж до дыр, и новую купить не могу. Я бедняк, бродячий барахольщик, - говоря это, он потряс своими манатками.
– А ты, видать, богач? А?
– Тебя явно подводят глаза, дедуся. Никакой я не крез. Я такой же
нищий, как и ты, и единственное мое богатство - это мои чувства, которые, впрочем, для другого человека не имеют ценности. За богатство эмоций не получишь ни хлеба, ни соли, ни даже серой золы.
– Смотри-ка, столь юный, а говоришь умные вещи. Ты, небось,
поэт? Генри рассмеялся. - Нет, почтенный любомудр. Я шулер, словесный искуситель, совратитель
несчастных умов, последователь Эрота[45], но уж никак не поэт.
– Ты слишком самокритичен, и это доказывает твою скромность.
– Говорят, что именно со скромностью я не в ладу.
– Врут. просто тебя чернят. Поверь мне, я-то разбираюсь в людях. И
если Дуглас Хоуард так говорит, то это, несомненно, правда! Клянусь моим плащом! Макензи залился смехом.
– Тем, что на тебе, или же у тебя есть еще один новенький про запас?
– Как же тебе не стыдно? Смеешься над моим убожеством?
– Поверь мне, Дуглас, моя собственная бедность намного более комична. Я
такой же неимущий, как ты, так что не будем раздражать друг друга бессмысленным сравнением наших богатств. Лучше давай-ка съедим эту рыбу, пока она не протухла. Они добрались до места, где Макензи оставил свой улов. Он подобрал с земли корье, служившее ему тарелкой, и преподнес съестное новому знакомому. Тот принюхался и фыркнул:
– Сырая?! Я ем только хорошо прожаренную рыбу.
– Простите, ваше благородие, но сегодня на ужин имеется только это,
обиженно отреагировал Генри. Сел на камень и, не обращая внимания на старика, продолжил свою трапезу.
– Как ты можешь это есть?
– с заметной брезгливостью спросил
Хоуард.
– Когда голоден, можешь съесть и не такое.
– Но почему бы тебе не поджарить ее? Ведь здесь есть на чем.
– Нельзя, - с полным ртом отозвался тот.
– Увидят.