Семь удивительных историй Иоахима Рыбки

Морцинек Густав

Не припомню, чтобы мать хоть когда-нибудь так меня поцеловала. Поцелуй Фридки был для меня чудесным откровением. Когда же она закинула ручонки мне на шею и прижалась ко мне, я весь просиял. Фридка была похожа на маленькую беззащитную птичку.

Мне хотелось рассказывать ей сказки, я много их знал, а если бы даже не знал, то тут же придумал бы. Но с болью в сердце я вспоминал, что она ведь меня не услышит. Тогда я рисовал ей палочкой картинки на песке, а то портновским мелом на стене дома или на досках отхожего места. Но поскольку возле отхожего места стояла адская вонь, а за мел мне здорово доставалось

от мастера, я решил купить в магазине карандаш. Купил я его на первые чаевые, которые получил от молодого учителя маркловицкой школы, когда отнес ему зачиненные брюки. Карандаш был цветной. Одним концом я рисовал красные фигурки, а другим — синие. Рисовал я их на серой оберточной бумаге.

Наши радости мы переживали втайне от хозяйки и мастера. Я знал, что мне несдобровать, если кто-нибудь нас накроет. Всыпали бы мне по первое число, выдрали бы и Фридку. А я прежде всего думал о Фридке. Если бы злющий мастер ударил ее или дал пинка, я страдал бы гораздо больше, чем сама Фридка.

Мало-помалу я привык к брани хозяйки и мастера, перестал обращать внимание на их ругательства, проклятия и мерзкие слова, которые они извергали на Фридку и на меня. Между тем вокруг нас обоих образовалась враждебная атмосфера. Ибо вечно ковырявший в носу сопливый Юнек с торчавшей из разреза загаженной рубашкой, вредный, глупый мальчишка, приставал ко мне и Фридке, жаловался на нас матери, Фридкину куклу выбросил в отхожее место, а мне показывал язык или зад.

Один только раз я его побил, когда уже вовсе лопнуло мое терпение, и тут настал воистину судный день. Юнек ревел, словно с него сдирают шкуру, слезы у него мешались с соплями, он их размазывал по своей гнусной роже, а хозяйка колотила меня шумовкой. Мастера дома не было, он сидел в корчме. Вернулся он ночью пьяный в стельку, а Юнек снова принялся реветь и жаловаться, будто я хотел его убить, будто я его колошматил дубиной и даже ножом пырнул…

Мастер выпорол меня ремнем.

И стал я подумывать, как бы мне сбежать от мастера, но так, чтобы Фридке не терпеть без меня обиды. И родился у меня отчаянный план — удрать вместе с Фридкой. Ну а что потом? Вот именно! Что будет потом?.. Ответа я не нашел и решил остаться.

У учителя маркловицкой школы были две кошки. Странные кошки, какие-то нездешние, небольшие, с шерстью песочного цвета, голубыми глазами, черными мордочками, черными ушами, черными лапками и смешными хвостиками, загнутыми, как епископский посох.

— Что это за кошки? — спросил я у пана учителя.

— Они сиамской породы. Одну зовут Минка, потому что это кошка, а другую Альфонс, потому что это кот. Нравятся они тебе?

— Ого! Еще как!

У пана учителя, видать, было доброе сердце, и он мне сказал так:

— Подожди некоторое время, пока Минка окотится, и я тебе дам котенка!.. Знаешь, это сиамская жреческая порода. А вернее, княжеская! Очень благородная порода. Только у богатых господ водятся такие кошки. Еще есть они в зоологическом саду в Вене… Даже сам светлейший государь император приходит туда и гладит тех кошек, что живут в Вене, и приносит им по кусочку телятины…

И я терпеливо стал ждать, пока Минка окотится. Я мечтал сделать Фридке сюрприз. Беспокоило меня только, как быть с телятиной. Однако пан учитель меня утешил: оказывается, если такого

котенка сызмальства приучить, например, к вареной капусте, картошке и фасоли, так он, когда проголодается, поест и капусту, и картошку, и фасоль и будет доволен.

— Но такая кошечка стоит две шестерки! — добавил учитель. Это значило, что я должен за нее заплатить двадцать крейцеров.

Новая забота! Где мне взять двадцать крейцеров?

Вскоре подвернулся удобный случай. У хозяйки была коза, которая как раз в эту пору начала томиться. Хозяйка дала мне двадцать крейцеров и сказала:

— Иоахим! Вот тебе две шестерки, возьми козу и отведи ее к валечекову козлу? А когда козел с ней попрыгает, отдай старому Валечеку обе монеты! Ну, ступай!..

Итак, пошел я с козой на другой конец Маркловиц, а коза по дороге блеяла и все норовила от меня убежать. Старика Валечека дома не оказалось, а его старуха была больна и сказала:

— Приходи в другой раз, сынок, старика нет дома!

— А когда вернется пан Валечек?

— Да, пожалуй, через неделю, он пошел на богомолье к фридецкой деве Марии. Приходи с козой через неделю!

— Так коза к тому времени сдохнет!

— Ничем тебе помочь не могу!

Ну, значит, пошел я с козой домой и по дороге подумал так: «Черти собачьи! Работаю я у них задарма до седьмого пота, а мне и доброго слова никто не скажет. Коли так, то и я знаю, как с ними поступить!..»

Хозяйке я сказал, что козел пана Валечека попрыгал на козе и я отдал за это старику две шестерки. Хозяйка поверила, а я две шестерки спрятал в щели под порогом, чтобы купить Фридке сиамского котенка, когда он родится.

На третий день хозяйка меня спросила:

— Иоахим, ты в самом деле водил козу к козлу?

— Водил!

— Попрыгал он на ней?

— Попрыгал! Я своими глазами видел! — соврал я. И, должно быть, такой честный был у меня взгляд, что хозяйка поверила.

— Вот никудышный козел! — сказала она с тревогой. — Эй, старина! — позвала она мастера. — Валечеков козел ни к черту не годится. Надо отвести козу к помещичьему козлу! Собирайся, сходите вместе с Иоахимом. Вот тебе, старик, крона, в имении берут крону. Да не пропей смотри деньги, Христом богом прошу!

Взял я блеющую козу на веревку и потащил, а за мной с довольным видом шел мастер. Когда мы дошли до корчмы пана Глезингера, мастер меня окликнул:

— Эй, Иоахим, подожди тут, я зайду к пану Глезингеру.

Зашел он в корчму, а я возле корчмы остался с блеющей козой. Ждал я долго. Наконец, нетвердо ступая, вышел мастер, глаза у него помутнели, и заикался он сильнее, чем обычно.

— Сынок! Пошли домой! Если старуха спросит, ты ей скажи, что все в порядке. Понял?

Конечно, я понял. Мастер пропил крону у Глезингера!

— Пан мастер! — говорю я. — Я не скажу хозяйке, что вы пропили крону…

— Не твое собачье дело, что я с кроной сделал! — обозлился он. — Скажешь то, что я приказал! А не скажешь — готовь мешок, будешь собирать свои кости!

— Я не кончил, пан мастер! Я ничего не скажу пани хозяйке, только при одном условии.

— Что еще?

— С сегодняшнего дня вы не будете больше бить и обижать Фридку!

Мастер очень удивился. Почесал голову и проворчал, словно оправдываясь:

— А если она заслужит?