Семейная сага
Шрифт:
обвиняете его. Отправляю я его к Ироду Антипе, откуда родом Пророк, пусть он рассудит, опасен ли этот блаженный.
И спустя время, вернули Пророка от Ирода Антипы, и удостоверил тот, что нет никакой вины на том. И призвал
вновь Правитель Римский первосвященников и сказал второй раз: все я проверил и перепроверил — нет вины на человеке сем, сказал он о Пророке. Но первосвященники
продолжали настаивать на своем.
И грязно выругавшись, сказал на это Правитель:
"Ваша страна, ваши порядки… Ненавистно мне все,
И настал день казни. А день тот совпал с иудейским праздником Пасхи. И по обычаям той страны давали право народу, собравшемуся перед дворцом Правителя, помиловать одного из осужденных. И воля эта народная чтилась даже между первосвященниками иудейскими.
И вот уже собрался народ на придворцовой площади и гудел подобно улью пчелиному. А кроме Пророка, было
еще трое приговоренных, совершивших истинные
злодеяния. Правитель вышел на балкон и произнес народу:
— Итак, наказав Пророка плетьми, отпущу его ибо он
истинно невиновен.
Но весь народ стал кричать:
— Смерть ему! Смерть! Отпусти нам Варавву!
Тогда был в узах были некто по имени Варавва со своими сообщниками, которые во время мятежа сделали убийство.
Правитель снова возвысил голос, желая отпустить
Пророка:
— Чем же виновен перед вами этот безобидный человек?
Но толпа по-прежнему кричала:
— Распни, распни Пророка!
Правитель в третий раз сказал им:
— Какое же зло сделал он? Я ничего достойного смерти не нашел в нем.
Но народ, потерявший лик человеческий и забывший о том добре, которое изливал на них Пророк, продолжал с великим криком требовать распятия Пророкова. Толпа неистовствовала и кричала, потеряв разум:
— Да будет распят! На крест! Распни его!
И превозмог крик толпы, подталкиваемой первосвященниками. И Правитель, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, попросил воды и, сказав:
— Истинно невиновен я в крови праведника сего —
смотрите!
умыл руки свои перед тем народом. А потом по прошению их, отпустил им Варавву, посаженного за убийство в
темницу, а Пророка предал в их волю.
И надели на Пророка багряницу и возложили на голову ему венец терновый, а в руку правую дали посох, как бы
изображающий царский жезл. И били его, и плевали в
лице его, и бранными словами называли, а он молчал и не ответствовал, шествуя к месту распятия.
Так он слаб был телом уже, что крест его на Голгофу
заставили нести проходившего мимо случайного прохожего — некоего Киринеянина Симона, шедшего тогда с поля в дом свой.
… И вот распяли Пророка на кресте, и привязали руки его к кресту, а ладони
железными к дереву креста. Потом подняли крест и укрепили его. Высоко стоял крест на Голгофе, отовсюду был виден, а посему и Пророк мог смотреть в обширную даль, открывавшуюся перед ним.
Под ногами его толпа злословила и издевалась:
— Других спасал, а себя самого спасти не может!
— Если он Царь Иудейский, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в него!
И многое другое обидное и злое кричали ему. А вдалеке стояла безмолвная толпа тех, кто говорил, что верил в него; тех хворых, кого он исцелил от всяческих недугов; тех бедных, кого он накормил… И все молчали, равнодушно или испуганно. Истинно сказано, пуще врага убивающего и друга предающего бойся равнодушного, ибо лишь с его молчаливого согласия и враг убиет, и друг отворачивается.
И вот увидел Пророк Магдалину, стоящую в стороне,
совсем одну и плачущую безутешно. И стало ему жаль ее,
и простил он ей грехи прелюбодеяния и измены: он все еще любил ее и любил, может быть, сейчас еще сильнее, чем прежде…
Но не нашел он в толпе всех учеников своих, а может,
просто уже слеза застила очи его, а смахнуть ее было никак невозможно…
Вечерело, солнце уже зашло, и только кроваво- багровая полоса заката еще жила на небе. В шестом же часу настала тьма по всей земле и продолжалась до часа девятого. Шло время… Два злодея на соседних крестах уже испустили дух. В девятом часу возопил Пророк громким голосом:
— Элои! Элои! ламма савахфани? — что значит: Боже
Мой! Боже Мой!
Для чего Ты Меня оставил? Как можно громче прокричал Пророк…
Будто Господу — если он хочет слышать — не достаточно было бы и тихого шепота! Но не было ответа с небес. Не разверз Элоим уста свои, промолчал…
Пророк же, опять возопив громким голосом, испустил дух.
Какой-то стражник подошел к Пророкову кресту и острием копья поддел его под правые ребра. Пророк был мертв…
И вот затрещал хворост, положенный горкой у подножия креста, огонь осветил ступни его и руки,
напоминавшие сломанные крылья. Языки пламени, как змеи, потянулись к ногам Пророка, но он уже не мог
чувствовать боль, ибо душа его отлетела, Бог знает куда…
Так ушла в небытие (или же в Царствие Небесное?)
жизнь еще одного праведника…
Да… Люди не прощают сделанного им добра…
Катерина. 1948, 9 ноября
Я сижу в поезде Рига-Москва. Вагон СВ, так что мы с