Семейные хроники Лесного царя. Том 2

Бересклет Антонина

Обернувшись человеком, Руун естественно оказался нагим. И если поначалу он не замечал неудобств, то спустя время замерз и даже пару раз ослепительно чихнул. К тому же, пусть от него тянуло дымом, местным комарам было наплевать на запах — быстро распробовали драконью кровь и принялись кусать во все места, назойливо гудеть над ухом и лезть прямо в нос.

Руун, подперев подбородок одной ладонью, другой рукой отмахивался от кровососов — и уныло следил за увлекшимся «исследователем». Мир, похоже, успел изучить строение человеческого тела на отдельно взятом примере вдоль и поперек. Проверил и разглядел каждый

орган, превратил туловище в кровавое месиво — и всё равно умудрялся удерживать в нем жизнь. Подобие жизни. Немало повидавший за свои годы дракон теперь точно знал, как выглядит самая страшная пытка. Не зря Яр его предупреждал сбежать, пока не поздно, чтобы не попасться некромантам на опыты. Прав был царь, тысячу раз прав — хуже этого истязания даже черти в аду не придумают.

Сделав вид, будто хочет рассмотреть процесс вблизи, Руун со вздохом поднялся, подошел. Ноздри щекотал запах крови, обильно пролившейся на траву и песок. Похоже, из-за этого комары сюда и слетелись тучами.

— А-а-апчхи!..

Вымазанный бурыми пятнами по уши, Мир, самозабвенно копавшийся во внутренностях полутрупа, от громкого чиха, раздавшегося над головой, отпрянул, с корточек плюхнулся на зад. Растерянно поднял мутный взор на дракона. В огромных глазах заплясало отражение огня — чихнув, Руун якобы случайно поджег тело. Полутруп протяжно выдохнул и скончался. Теперь уже окончательно.

— Ч-что?.. — чуть слышно пролепетал Мир. Непонимающе перевел взгляд с обнаженного дракона на полыхающее, запахшее жареным месиво, и обратно на дракона.

— Извини, — без тени сожаления повинился Руун, шмыгнул носом. — Кажется, я немного простыл. Здесь довольно прохладно.

Драгомир моргнул несколько раз, медленно приходя в себя от наваждения. Осознал, что именно сгорает перед ним — торопливо отполз подальше, не вставая с земли.

— О-он ум-мер?..

— Да, пожалуй, теперь умер, — кивнул Руун.

— Я убил его?

Марр приподнял брови в напускной задумчивости:

— Э-э… Вообще-то прикончил его я. Но ты тоже постарался, убивал его раз… двадцать. Если не больше.

Брови приподнялись еще недоуменней — Руун заметил, как задрожали нижняя губа и подбородок юного чернокнижника. Из широко распахнутых глаз неожиданно хлынули слезы.

— Ну-ну, — подошел к нему дракон, присел рядом, обнял. — В первый раз убивать всегда сложно. Хотя, конечно, ты отличился! Никогда не видел подобного. Я впечатлен!

Драгомир прижался к нему, мокрой холодной щекой к теплой груди, и громко всхлипнул.

— Зато теперь ты знаешь, где у людей селезенка. И всё остальное, — продолжал успокаивающим тоном Руун, погладил по вздрагивающей спине.

Мир не удержался — зарыдал в голос, всё громче и громче, некрасиво подвывая, лязгая зубами, судорожно глотая воздух ртом.

— Твой отец прекрасный лекарь, — рассуждал Марр. — Но ведь ты не знаешь, скольких людей выпотрошил он в свое время, чтобы сделаться таким мастером. В будущем тебе будет полезен сегодняшний опыт, ведь ты тоже маг жизни. Без смерти нет жизни, понимаешь ли. Если ты узнал, как можно убить, значит, разберешься и с лечением. Не всё же время на цветочках практиковаться, да? Люди и растения устроены по-разному, и теперь ты в этом убедился, верно?

Руун посадил его к себе на колени, чем Мир

тут же воспользовался — обхватил дракона руками и ногами, пытаясь согреться его внутренним жаром. Впрочем, тот вовсе не был против. Доверчиво льнущий к нему паренек вызывал в груди какое-то теплое, щекочущее чувство, (помимо собственно огня), давно забытое, долгие годы желанное.

— Я… я… ра… раньше… нико… го… не… не… убива… вал… — через частые порывистые вздохи прорыдал Драгомир.

— Я знаю, знаю, — прошептал ему в макушку Руун. Крепко прижал к себе — и тотчас разжал руки, устыдившись того, что пользуется слабостью почти невинного почти ребенка.

Кое-как справившись с рыданиями, загнав всхлипы поглубже, шумно сглотнув комок в горле, Мир поднял к нему заплаканное лицо, заглянул в глаза, в самую душу. И Руун не смог совладать с искушением — припал к опухшим губам, выпил судорожный вздох. Драгомир задохнулся на мгновение. Но не оттолкнул — напротив, прильнул сильнее, всем телом. Неуверенно забросил руки на широкие надежные плечи, робко огладил холодными ладонями шею, зарылся пальцами в длинные распущенные волосы, легонько надавил на затылок, чтобы не смел слишком рано поднимать голову и разрывать поцелуй.

И Руун с радостью подчинился. Будто один поцелуй мог загладить рану на сердце.

Первым задохнулся от нехватки воздуха Драгомир, что не мудрено — от слез нос заложило. Оторвавшись, часто задышав, он взглянул в глаза дракона из-под мокрых ресниц.

— Единственный, с кем я целовался, был он, — мотнул Мир головой в сторону тлеющих, чадящих гарью останков.

— Это намек? — усмехнулся Руун.

— С тобой совсем иначе, — тихо признался Драгомир.

Он так мило смутился от насмешки, что дракон опять не сдержался, порывисто чмокнул в дрожащие веки, собрав губами соленую влагу с ресниц.

— Только ты врешь, — прошептал Марр, ткнувшись своим лбом в лоб царевича-некроманта. — Ты еще с Яром целовался. Силь мне рассказал.

Драгомир робко улыбнулся:

— Это совершенно другое.

Но тут же помрачнел, вспомнив случившееся.

— Мне не привиделось? Сильвана правда?..

Руун вздохнул, не в силах обмануть.

— Это я виноват. Он удержался бы, но я… — пробормотал Мир. Поднялся, приказал: — Возвращаемся.

— Да, хозяин, — залюбовался Руун, не спеша вставать, глядя в кои-веки снизу вверх.

— Немедленно! — сведя брови, поторопил его Мир.

— Как пожелаешь, — мягко отозвался дракон. И распахнул широкие крылья.

___________

— Где все? — ворвался в подземелье Драгомир.

Среди корней, в тусклом свете унылых жуков-светляков, он увидел только старшего брата и гоблинку. Евтихий сидел на узловатом корне, сгорбившись, опустив руки. Груша, заметно уставшая, державшаяся на ногах из одного упрямства, продолжала нападать снова и снова на самый неохватный из дубовых стволов, размахивая мечом, явно для нее слишком большим. Кора на стволе на уровне ее глаз была сплошь изрезана от множества ударов, но всё это были лишь незначительные поверхностные царапины. Очевидно Лес не считал такого противника для себя опасным и позволял гоблинке творить, что ей вздумается. Грюнфрид же просто не могла сидеть на месте и ждать, когда кто-нибудь спасет ее отца, у нее от бездействия сердце разорвалось бы.