Семиозис
Шрифт:
Мы нашли Розу на поляне, окруженной пыреем и низкими соснами. Она лежала на красновато-серой траве: один конец пояса на шее, а второй привязан к сосновой ветке, которая, видимо, сломалась под ее весом. Рядом валялась корзина. Выглядело все так, будто она вывалила чертополох из корзины, встала на нее, обмотала поясом свою шею и ветку, а потом прыгнула – и ветка сломалась. Коты недоуменно обнюхивали ее. Роланд рухнул на колени и позвал их к себе на руки. Голос у него был сдавленным от боли. Я подошла к ней.
Я сразу увидела следы у нее на шее: синяки и ссадины, особенно на затылке, показывающие, что ее задушили тонким
Я поймала себя на том, что топаю ногами, шагая по жесткой, режущей траве, злясь на убийцу за то, что он снова убил, и на себя, что не уберегла Розу. Надо было действовать быстрее. Я дала убийце еще один шанс.
Роланд сидел на земле, опустив голову. Коты у него на руках раскачивались из стороны в сторону, чтобы его утешить. Я пошла в город за командой, которая бы унесла Розу домой.
На Мире еще никто никогда не совершал самоубийства, хотя старики и больные порой просили об эвтаназии – но это нечто совершенно иное. Полевые команды бросили работу, когда мы прошли мимо них с носилками, – и предложили помочь ее нести или побежать в город с новостью о ее приближении. Когда мы добрались до ворот, там ждала уже сотня людей.
– Почему?
Я услышала этот заданный шепотом вопрос, когда мы входили в ворота. У купален я позвала нескольких полуслепых матрон, которые бы позаботились о ее теле, но не стали бы всматриваться в отметины на ее шее. Они скорее будут хлопотать над тем, чтобы она получше выглядела. Я оставила ее труп около кирпичных ванн, наполненных мыльной водой и запахом влажного хлопка. Ее мать, предыдущий модератор, умерла прошлой весной, во время эпидемии скарлатины. Отец Розы услышал новость до того, как я пришла к нему, а после визита к нему я попросила его родных и друзей не оставлять его одного – как будто они сами не догадались бы. Если я скажу ему, что ее убили, – это облегчит его горе или усугубит его?
А потом меня вызвали на собрание Комитета Содружества. Двенадцать человек, включая меня, помогают модератору принимать решения по повседневным вопросам. Я чуть опоздала. Комитет уже принял решение сделать новым модератором меня. Такого я совершенно не ожидала.
– По крайней мере, пока, – добавил Бартоломью (я не поняла, адресовано ли это мне или остальным). – У тебя есть опыт, чтобы успешно справиться с ситуацией. Миру это необходимо.
А из Бартоломью, наверное, вышел бы хороший модератор: немолодой Зеленка, умелый столяр, вдовец, так и не женившийся снова и, похоже, нашедший силу в одиночестве, – кладезь здравого смысла, высказывавшийся с преувеличенной нервозностью, которая обезоруживала. Я гораздо менее симпатична. Однако я спорить не стала. Эта роль может помочь мне быстрее найти убийцу, и к тому же она временная – а в чем-то еще и формальная. Я попросила Бартоломью помочь отцу Розы
«Кто-то убить Роза, – написала я, после чего рассказала обо всем, включая собственное отсутствие ориентиров, игнорируя попытки Стивленда прервать меня своими «печально» и «повтор недолжного». Завершила я словами: – Ты утром видеть Роланд и Роза. Ты сказать-я другие наблюдения».
Мы обсудили подозреваемых и их перемещения и пришли к двум выводам. Во-первых, убийца мог скрывать свои перемещения не только от мирян, но и от Стивленда. Во-вторых, мы не можем исключить Роланда. В моем пособии по криминалистике говорится, что преступники, действующие обдуманно, часто бывают сексуально дееспособны, обаятельны и стереотипично мужественны. Они могут возвращаться на место преступления, добровольно делиться информацией и предвидеть, что их будут опрашивать. Конечно, так бывало на Земле – но здесь-то Мир.
«Роланд возможно лгать, – предположил Стивленд. – Я создать-ты плод для правда. Ложь быть дважды подумать. Плод заставлять думать один раз, так что думать менее умно. Плохой дисбаланс, очень плохой, но очень временный. Он будет расти рядом с разумным плодом, полосатый».
«Возможно ты объяснить мне плохой дисбаланс?»
«Менее умный быть плохо, потому что меньше думать», – не слишком понятно ответил Стивленд.
Из-за плодов разумности я чувствую себя странно, тогда что может сделать плод правды? Но я намерена использовать этот новый плод. Если я не остановлю убийцу, он или она будет убивать снова.
В Доме Собраний Бартоломью и философы хорошо поработали, и я их похвалила. Я пригласила мучительно страдающего Роланда прийти ко мне с утра пораньше. Хатор и Форрест решили, что Роза убила себя из-за того, что смерть Гарри разбила ей сердце, – и выставка, все еще остававшаяся в Доме Собраний, вроде как подтверждала их догадку.
Я переговорила со множеством людей и исключила пару дюжин подозреваемых. Можно было бы легко исключить и больше, если бы я не старалась избежать подозрений и предупредить убийцу. Ложь относительно разбитого сердца Розы начала меня тревожить. Большего выяснить не получалось, и я ушла.
Вечером, направляясь к себе в кабинет, чтобы начать запись, я увидела зреющий плод правды. Я не знала, как отреагирую, если Роланд признается в убийстве. Я невыразимо зла на убийцу. А еще я зла на Стивленда. Он может сделать нас умнее или честнее, но довольствуется тем, что дает нам плоды, которые обычно чуть обостряют наше восприятие, и иногда лечит наши болезни: это обеспечивает равновесие. А если он время от времени как-то меняет плоды, то мы этого заметить не можем. Что входит в мазь от моей кожной сыпи?
В моем пособии говорится, что мотив деструктивного поведения – это жажда власти, а Стивленд всегда стремился к власти, хотел быть самым большим и умным бамбуком в истории Мира и иметь наилучших обслуживающих животных. Прабабушка ошибалась. Он по природе своей не альтруистичен. Он стремится к власти.
Правду могут давать плоды, но моя жизнь – это ложь. Я лгу, оберегая чужую частную жизнь, и по той же причине игнорирую ложь, я лгу, оберегая саму себя, и лгу мужу, чтобы он не думал, будто я ходила к Роланду из-за какого-то его недостатка.