Семирамида. Золотая чаша
Шрифт:
— Великий царь что-нибудь передал на словах? – поинтересовалась она.
— Нет, госпожа.
— Хорошо, ступай, – распорядился Нину, – тебя накормят.
Когда гонец вышел, крайне встревоженная женщина спросила.
— Когда тебе надо быть в Калахе?
— Завтра к полудню.
— Тогда поспеши. У нас много дел.
— Каких? – удивился Нину.
Шами нахмурилась.
— Вчерашних. Ты что, еще не пришел в себя?
На этот раз у Нину уже не осталось времени чваниться победами на западе. Вместе с самыми доверенными воинами был выработан план перехвата
— Ты уверена, что в этом наше спасение? – спросил Нину.
— Эта наша соломинка. Другой нет. Захвати письмо Сарсехима, в котором он сообщает о высказываниях назначенного Салманасаром посланника в Вавилоне. Постарайся потянуть время. Следи за Шамши, чтобы он не ляпнул чего-нибудь лишнего.
— Это трудно, – признался Нину.
Присутствовавший при разговоре Буря–Партатуи рассмеялся.
— Придержи язык! – пригрозил ему Нину.
На прощание Шами попросила мужа сразу извещать ее обо всем, что происходит в столице. Прежде всего, о здоровье Салманасара.
* * *
В Калах Нинурта прибыл после полудня. Его провели в приемный покой, поместили в дальнем, предназначенном для простолюдинов углу, приставили слугу и предупредили – жди. Он вспомнил слова Шами о скрытой угрозе, и сердце дрогнуло.
До самой темноты, скоро заглянувшей в громадный зал через широкий проем в плоской крыше, к царю шли и шли посетители. По залу сновали придворные евнухи, спальники, дворцовые рабы. Никто не обращал внимания на прежде важного начальника конницы. Даже знакомые писцы обходили его стороной, только Азия отважился кивнуть издали. Когда рабы запалили факелы, в приемной появился Шурдан. Вокруг царевича сразу образовалась толпа желающих услужить, однако тот, глядя поверх голов, прошел в спальню отца.
К полуночи народ начал рассеиваться. К начальнику конницы мелкими шажками приблизился евнух и объявил, что сегодня его не примут. Благородного Нинурту проводят в отведенные ему покои.
Покоями оказалась каморка, в которой едва хватило места для лежанки и стула. В дальней от входа стене узкое оконце или, точнее, бойница, прорезанная в толще стены.
Вид, открывшийся из бойницы, окончательно добил царского гостя. Посреди двора рядком были выставлены колья, на которых красовались останки воинов, уличенных в посягательстве на царскую добычу. Трудно было поверить, что во всем громадном дворце не нашлось другого помещения, в котором храбрый начальник конницы чувствовал бы себя более уютно.
До утра он не сомкнул глаз, прикидывал, в чем виноват, как оправдаться? Неясность обвинения терзала жестче всего. Если речь идет о попытке расправиться с ведьмой, он и теперь не чувствовал за собой вины. По крайней мере, право кровной мести отменено не было, а раз так, он вправе поступать со своим врагом так, как того требовал обычай. Удивляло другое, за те месяцы, которые царь царей провел в окрестностях Дамаска, его нрав заметно изменился. Правитель стал задумчив, непонятен, много времени, чего раньше никогда с ним не случалось, проводил в обществе умников, забавно рассказывающих об устройстве мира, о темных и светлых его сторонах.
К
Весь недолгий путь Нину корил себя.. Как же он просмотрел беду? Зачем положился на Шамши–Адада, бездумно взорлившего после получения высокого поста? Сладкой истомой отозвались в памяти ласки Шаммурамат. Что ж, чему быть, того не миновать.
В спальне, уже прибранной и проветренной, Салманасар, свеженький, с улыбчивым морщинистым личиком что-то выпытывал у Шамши–Адада.
Новоявленный туртан угрюмо оправдывался. Вид у него был не то, чтобы мрачный – Шамши никогда не отличался веселым нравом, но какой-то унылый. Или заезженный. Бледное, как смерть лицо, обрамленное чрезвычайно густой, под самые глазницы, бородой, очень походило на маску.
Нину встал рядом с побратимом, плечом к плечу.
Салманасар упер кулаки в бок, окинул Нинурту суровым взглядом, однако обратился как и прежде – по–родственному.
— Нину, разве дядя не завещал тебе с особым почтением относиться к царскому слову? Разве он хотя бы раз дал повод усомниться в том, что повеление господина – есть высший закон. Его следует исполнять точно и беспрекословно.
Нинурта благоразумно встал на колени.
— Скажи, грозный царь, чем я вызвал твой гнев? В чем причина немилости?
— А ты не знаешь? – неожиданно запросто, вопросом на вопрос, ответил царь.
Он решительно поднялся и по–прежнему молодо, скорым шагом, прошелся по комнате.
Не отводя взора от царя, Нину обратил внимание, что Шамши вроде бы вовсе не воспринимает происходящее. Он как стоял столбом, так и продолжал стоять, даже не пытался проследить взглядом за разгуливающим по спальне повелителем.
Салманасар подскочил поближе, наставил палец на начальника конницы.
Этот жест лишил Нинурту последней надежды. Стоит старикашке шевельнуть пальцем, и через несколько минут его, такого высокопоставленного, знатного, разбогатевшего, взгромоздят на кол. Вспомнилась любимая шутка Салманасара. Каждый раз, присутствуя при казни, он не отказывал себе в удовольствии подойти к несчастному и поинтересоваться – не больно?
Царь словно прочитал его тайные мысли и усмехнулся.
— Увидал себя на колу? Не спеши, на кол всегда успеешь. Сначала ты выложишь, как у тебя хватило дерзости послушаться этого, – он ткнул пальцем в грудь Шамши, – недоумка?
От толчка туртан качнулся, ожил. Во взгляде прорезался едва сдерживаемый ужас.
Нину ответил не сразу – позволил себе отвести глаза в сторону. Совсем не к месту привиделась Шами, вспомнились ее настойчивые просьбы, чтобы он не спешил, говорил обдуманно. Это, прежде всего, касалось обстоятельств, связанных с возвращением Гулы в Вавилон. Об этом же предупреждала и Шами. Выход один – рискнуть. Если он угадал, и обвинения касаются его распоряжения удавить Гулу при въезде в Ашшур, в этом случае ему есть что сказать. Тогда можно надеяться на спасение. На миг в сознании прорезалась мысль, что Шами все предусмотрела, обо всем позаботилась.