Сердце болит….
Шрифт:
Итак, щель по проекту военных: с юга на север – вход. Ступеньки на 2 м глубины. Сразу поворот направо, шагов пять и новый поворот – налево. Там нары. Для молодых. Как в вагоне. Остальные на земле, на фуфайках и т. д.
…Первая мина, маленькая, влетела в самоварную трубу – отдушину. Взорвалась в бабушкиной старинной шубе. Те, кто был под нарами, только оглохли. А Генка Сорокин, пацаненок соседский, валялся там… и «собрал» один все осколки…
Грели на керосинке – обеззараживали – ножницы остроносые. Он орал. А мама с бабушкой
Все дырки смазали керосином, и Генка выздоровел. Не помню, куда они делись с его мамой, но после войны (боев в городе) сразу вернулись на Красный. Раньше нас. Сорокина мама молчит. И никто теперь не узнает – схоронили ли дедушку Мишу и где? Он лежал головой к лазу в щель, когда нас выгоняли немцы…
Так многие поступали, наверное: под сгоревшим домом нашим раскопали погреб. Кое-что уцелело из вещей. Генке достался велосипед. Взрослый. На нем он и попал под автобус – единственный на весь город весной 43-го.
Вот и не верь в судьбу. А может быть, просто глупый случай…
Жалко Генку – страдалец за нас за всех, уцелевших в тот день…
Сколько их таких еще подорвется на хитрых минах-бабочках, сколько сами будут находить, разряжать!
Дети! Такими было все мое сталинградское поколение… Одноклассники, например. К февралю 43-го в городе ни одного не осталось из моего шестого «Б».
Вот из параллельного, знаю, Атопов Володя, Но мы не успели ему даже позавидовать: вся их семья 22 августа, за сутки до немцев, уже ехала поездом на восток. Из-за Волги, говорит, хорошо виделись дым и зарево… над нами.
Владимир Иванович станет профессором, однажды был мэром, делегатом съезда КПСС. Почетный гражданин нашего города-героя… Конечно, встречались не раз по работе, разговаривали…
…Боря Тхор – Волгу переплывет, раненый.
Мы не были большими друзьями. Но чтобы дрались, не помню… Вместе оформляли стенгазету. Художники! Гитлера рисовали… Трусливого. И рядом великана-красноармейца с метлой на фоне Кремля.
«От ворот поворот!» назывался плакат. В витрине гастронома на Нижнем поселке выставлялись наши «картины маслом». Зимой 41-го.
…Не воевали мы, не успели.
Однажды, лет тридцать-сорок тому, из Москвы приехал по делам Борис Иванович Тхор. Архитектор, лауреат Ленинской премии. Пришли мы на «свой берег», к школе… Лев Иванович Ульянов, директор (вместе учились – он в девятом), затащил нас к себе, устроил торжественную линейку. Повязали нам галстуки. Красные. Боря рисовал портреты. Каждому дарил. Рассказал о Монреале, где по его проекту уже построен выставочный павильон СССР. А я – о своем: о войне, одноклассниках.
Потом, не сговариваясь, мы сели с ним за одну парту. Остальные места оставались свободными. Вдруг Борис встал и ушел… в свой «параллельный».
Ребята! Новое поколение. Вот оно! Всё поняли. Мы почтили поименно
…Как взвод пехоты после атаки – потери.
Мы не воевали. Мы были дома – ровесники своего СТЗ, дети… Еще и коллективизации ровесники… Это что-то другое, мало нам понятное было.
…Живу и удивляюсь! В один голос теперь о той, первой после нэпа «перестройке» и только самое черное… Кому не лень трубят. И палочки – трудодни. И крепостное (беспаспортное) житие. И стаж трудовой – ноль. Пенсия – 10 р.
А на них – колхозниках – пахали. Они спасли, защитили страну. Армию прокормили… И то, что беднота когда-то нажитое соседом, хорошим хозяином, охотно делила, растаскивала: «Кулак – враг! Всю семью – на север, на погибель! Дом крепкий кому? Под сельсовет!»
Это был тоже колхоз… Ровесники.
А нам нравилось то время! Тридцатые… Росли в поселке, будто «с иголочки» новеньком. Проект – американский. Рядом сами американские специалисты. С семьями сначала… пока им долларами платили.
…Паровое отопление (от завода). Всегда «гор.» и «хол.» в кранах. Ванна, душ и т. д.
Островок социализма!..
В степи на окраине старого города, вчера еще похожего на Камышин, на тот же Саратов… Вокруг чистые скверики между домами. А парк! Над берегом… Даже часы огромные из живых цветов! Долго ходили. Сказка!
На берегу, на склоне – рядов двадцать места для зрителей. И белый (прозрачный – пароходы видно) экран. Бесплатное кино. Даже звуковые… Каждый вечер!
За Волгой, напротив, своя «Культбаза». Деревенька Скудры – яблоки для нас вольные…
Вышка трехэтажная. Прыгали прямо в Волгу! Бассейн плавучий, купалка тоже для нас… Лодочная станция гребная, где отец брал по заводскому пропуску лодку, весла (бесплатно! как понять?) и катал нас с мамой, сколько мы хотели…
И еще ОСВОД, доступный… нам – резерву флота! Не только для утопающих…
А школа! Чуть не забыл. Дворец… Такие теперь не умеют делать.
Тогда был один общий первый. Провели нас в боковую дверь… Даже сфотографировали у крыльца для газеты «Даешь трактор!».
Потому что хотели досрочно, торопились…
Первый этаж был почти готов. Помню, немножко мусора было в коридоре. Нас ввели в крайний класс… Огромный! Окна до потолка… Сам потолок (как потом и на вокзале, разрисуют художники) – картина!
Но сразу обвалился на нас: сырой был.
Мы все, с учительницами вместе, бегом в свою старую, похожую теперь на барак школу… Учебный 1936/37 год продолжался!
Для нас обошлось без потерь. Но взрослые между собой обсуждали. Уже шепотом: «Враги народа!»…
…И наконец, яхт-клуб! Это у нас. Тогда! Настоящий. Как у них. Там…
Эллинги, яхты дорогие. Спортсмены в белом – элита.
Шеф – сам директор СТЗ. Балтийский моряк!
…Музей Военно-морского флота прямо в «офисе» яхт-клуба.