Сердце бури
Шрифт:
Большая часть порезов оказались небольшими, но глубокими, и их было много, очень много. Мягкая ткань тут же пропиталась кровью насквозь. Рей оставалось только стыдить саму себя за то, что не доглядела и позволила случиться всему этому.
— Надо обработать раны, наверняка в аптечке есть обеззараживающее. А может, и бакта. Я посмотрю. А ты пока прижми-ка посильнее, вот так…
Она рванулась встать, однако Бен перехватил ее руку.
— Постой.
Он глянул на нее исподлобья. Золотисто-карие, странно блестящие глаза смотрели прямо на него, их взгляд был мягким и любящим. Ни капли осуждения, только
— Прости меня… — голос его звучал так, словно Бен сам от себя не ожидал этих слов.
— За что? — Рей ласково коснулась его подбородка.
По большому счету, он действовал в правильном русле — в этот раз он искал боли не для какого-то туманного удовольствия или иллюзии силы. У него просто ничего не вышло, тут не было его вины.
— За все, — коротко и недовольно ответил он.
«За все… что я тебе сделал. За то, что похитил тебя на Такодане и за то, что произошло на треклятом «Старкиллере». За то, что просил у тебя помощи, привязал тебя к себе, бессознательно играя на жалости, и вот, тащу за собой в омут…»
На сердце у нее защемило снова — и Рей, позабыв обо всем, прильнула к груди своего мужа, опустила голову на его широкое плечо, и уже не смогла удержать слезы.
Бен почувствовал это.
— Ты плачешь? — спросил он с искренним изумлением.
Как человек, который провел большую часть жизни в монашестве, Бен Соло не был хорошим знатоком женщин, а как сын Леи Органы, тем более не привык к таким проявлениям слабости, хотя что может быть естественнее для женщин, чем слезы?
Рей только и смогла что надрывно усмехнуться в ответ. Крифф, да, она плачет! Плачет, как последняя идиотка, просто оттого, что ей жаль его. И пусть он только попробует вновь заявить, что ее жалость его оскорбляет!
— Мы справимся, — ее полный решимости, едва слышный шепот до дрожи пронизывал его сердце. Губы ее, мягкие и теплые, почти касались мочки его уха. — Ты не останешься калекой.
Сила через нее не для того спасла его от смерти, чтобы оставить в таком плачевном положении. Рей пока не знала, как быть. Однако его внезапно сильное, судорожное желание излечиться наконец полностью успело за эти мгновения передаться и ей тоже. Рей сама не замечала, как мысленно твердит себе, словно мантру, вновь и вновь, что у них все должно получиться. Что она помогла ему справиться с параличом один раз, значит, поможет и теперь.
Бен прикрыл глаза, погрузившись в теплоту ее объятий, безоговорочно, с не свойственной ему слепой покорностью отдавая себя ее жалости и нежности. Инстинктивно, наощупь, как новорожденный младенец, которого природа безошибочно ведет к материнской груди, он отыскал губами ее лицо, ее глаза.
Мягкими поцелуями он ловил слезинки с ее век и горячо шептал:
— Моя мать… Рэкс забрал ее не случайно, понимаешь, Рей… Он знает, что я не оставлю ее в беде. Он знает, что я приду за ней. Приду… чтобы бросить ему вызов.
Его слова звучали невпопад, но именно так зачастую и произносится исповедь.
Родители никогда не рассказывали ему — отец был слишком горд, чтобы делиться с сыном такого рода воспоминаниями, — однако от Лэндо и дяди Люка Бен все же узнал со временем, что когда-то пришлось пережить Хану Соло на Беспине, еще до того, как
— Мне нужны ноги, Рей. Чтобы сразиться с ним. Чтобы вызволить мать…
«… и защитить жену», — про себя окончил он.
Осознание того, что Рэкс знает, кто Рей на самом деле, и, конечно, ни за что не оставит ее в покое, до сих пор лежало у него на сердце тяжелым камнем. Тяжесть, которой он не мог поделиться ни с кем.
— Мы справимся, — повторила Рей. На сей раз вслух, как будто давала зарок и ему, и себе. И добавила: — Я люблю тебя…
Что, в сущности, она раньше знала о любви? Знала, что девичья невинность существует для того, чтобы отдать ее мужчине. Если девушка выбирает сама, кому ее подарить — это и называется чувствами. Еще совсем недавно Рей не могла бы даже представить себе, что существует такая любовь — острая и яркая, затмевающая всех и вся. Больная и счастливая одновременно. Это Бен Соло, это он помог ей понять ранее немыслимые грани этого чувства. С Беном она прошла путь от ненависти до взаимного обожания и преданности.
Сейчас он нуждался в ней, нуждался в утешении. И она столь же остро нуждалась в том, чтобы утешить его.
— О Рей… — Бен запрокинул голову, и глаза его медленно закатились.
Она догадывалась, что он сейчас чувствует, и сама ощущала то же самое — как к ней подступает уже хорошо знакомое им обоим сладостное безумие. Одержимость, затмевающая все тревоги, даже самую насущную — о крови, все еще хлещущей из открытых ран. Плоть требовала чего-то большего, чем невинное объятие сочувствия.
Почти не ощущая своего тела, Рей устроилась на коленях у Бена, стиснула ногами его бедра. Неожиданно крепко, даже требовательно обхватила ладонями его голову, привлекая к себе.
— Я люблю тебя, — выдохнула она вновь с какой-то солнечной ноткой, как бы улыбаясь одним своим голосом. Смежив веки, она заигрывала с его губами, ласкала их и покусывала.
На Рей была всего одна вещь — широкая, не по ней, сорочка Бена, худо-бедно перешитая в ночную рубашку. В ней худенькая девушка казалась еще меньше. Совсем крохотная, словно дитя. С задорной, нелепой мальчишеской стрижкой. Даже в нарочитой требовательности ее движений было что-то детское. Так ребенок клянчит руками, стараясь во что бы то ни стало получить желаемое.
Бен и не спорил с ее желанием. Рей не ошиблась, он ощущал то же, что и она — как муки неизвестности, растерянность и обида отступают перед напором умопомрачительного желания, и кровь приливает к низу живота.
Слияние — лишь естественное продолжение объятий, да будет так!
Несколько мгновений неуклюжей и смешной возни — и он наконец входит в нее. И Рей начинает потихоньку двигаться, позволяя ему проникнуть глубже.
— Я люблю тебя… люблю… люблю… — снова и снова хрипло шепчет она, и о Сила! — сколько скрытых значений имеют ее слова, Бен это чувствует: «не бойся», «не плачь», «не сомневайся», «не оставляй меня», «помоги мне»…