За окном туман как вата.Прожит день, еще один.Старый друг мой, пес лохматый,Щурит взор свой на камин.Оба дремлем, оба знаемВсе, что в жизни знать дано.Не смутим напрасным лаемТишины. Ведь все равноРаспадется в жар полено,Тени лягут на портрет,И до ранних звезд из пленаНам не вырваться на свет.В полусне перебираюКаждый месяц, каждый день,Об ушедших вспоминаю,О тебе, родная тень.Завывала в поле вьюга,Стекла вздрагивали туго,Мы сходились на пиры.Как дышали розы югом,Как нас нежили ковры!Вырез бархатного платья,Кожа
матовая плеч.Поцелуи и объятьяИ замедленная речь.Обнимала, целовала —Счастье было навсегда —И потерянно шепталаОслепительное «да».Где ты, друг незаменимый,Твой смешливый карий взор?Голос твой умолк любимый,Опустел мой дом и двор.Стало вдруг холодновато.Тускнет пепельный камин.Спи и ты, мой пес лохматый,Как уснет твой господин.Но чуть солнце в щель проглянет,Пес разгонит лень мою.За рукав с постели тянет,То бросается к ружью…Вся в нежданности охота.Уж пастух выводит скот.Облака, леса, болота,Буйный выводка полет.Мы пройдем по бездорожью.Только спустимся с крыльца,Дрожью счастья, жизни дрожьюНаполняются сердца.
Я верил ясно, что вы живы,Что слух о вашей смерти — вздор.Ваш локон бледный и счастливый,Прекрасный рот и синий взорБез удивления я встретил,Благославляя ваш приход, —Лишь вскользь отчетливо заметил,Что комната темна, как грот,В гостинице пустой, убогой,Что дождь шумел и в окна бил.Но накопилось слов так много,Что я встревоженно спешил.Мы шли потом во тьме по молу.Чернела рябью моря гладь.Мне странно было локоть голыйРукой озябшей пожимать.Я в очертаньях видел милыхСмущенья тень, я слышал стон,И вдруг я понял, что не в силахВернуть вам жизни легкий сон.Лишь редко в полночи слепыеВоскреснет облик ваш во мне.По-детски плакал я впервыеНе наяву и не во сне.Заокеанский пароходСкользил, светясь во мгле лиловой,Как призрачный Харона плот.И в мире мертвом одинокЯ заслонить тоской суровойГлубин отчаянья не мог.
<1923>
«За кисейной занавеской…»
За кисейной занавескойЛампа синяя сияла.С книжкой на коленах в детскойВ ожиданье милой мамыРобко девочка мечталаОб огнях и платьях бала,Забывая о метели,Что по трубам завывала.Наверху играли гаммы,Сани по снегу скрипели,Бубенцы в дуге звенели.Быстро сутолокой стройнойДни сменялись в сладкой лени,В тишине, тепле, веселье.Ангел светлый сновиденийНочью реял над постелью…Стало в мире беспокойней.Быстро годы пролетели.Где та девочка, жива ли?Вижу
светлые косицы,Вазу, ноты у рояля.Или все мне только снится?Быстро годы пролетели,Иссушили дух печали,Запорошили метели.Где тепло родных объятий?Лампа тухнет, песни спеты,Жизнь моя уж на закате…Ангел мой крылатый, где ты?
<1953>
Мелькание
Комфорт опрятной томной люкс-кабины,Огни салона, скрипки, табльдот.Оголены для корчи плоско спины,Оркестр угарен, виски горло жжет.С рассветом — фрак, цилиндр и берег Сены,В трущобе бедный друг Люси забыт,На бирже паника, купе летит,Долларов пачки, легкие изменыИ ты, искусственный и тошный рай,Полграмма зелья, путь ночной к химере,Где пустырем земли очерчен край.Фальшивый чек, спасительница Мери,И кактус Фиджи, красный попугай,И джонка в зыби голубой Шанхая:Туда бы нам, где жизнь, как тихий сад!Но фильм капризен, и в пустой квадратЛетим по чьей-то воле, забывая,Не находя себя, теряя нить:Все некогда собраться, уяснить.Под рев и вой и барабан гудящий,Глотая искры вин — смешно любить!Но гибель упоительна, и вотТоска утраченного «я» все слащеИ дух захвачен спешкою: вперед!
<1924>
ГАЗЕЛЛЫ
«На голых сучьях, как хлопья снега, цветет миндаль…»
На голых сучьях, как хлопья снега, цветет миндаль.Ручьи набухли, скрипит телега, цветет миндаль.Утишен лаской дымящих пашен, душист февраль,Алеют щеки от игр и бега, цветет миндаль.Мимозы гроздья в окне поникли, прозрачна даль,Во взорах — солнце, любовь и нега, цветет миндаль.
<1920>
ПОХИЩЕНИЕ ИЗ СЕРАЛЯ
«Подушек жар, хранящих формы тела…»
Подушек жар, хранящих формы тела,Чуть уловимый привкус тлена,Холмы, поднявшие, как облак, платье.Мечтаешь ты, обняв колена,Как удивленны и несмелы,Как свежи каждый раз обьятья.Мрак улиц, зноем зыблемых, затих.Полна предчувствий острых и желанийПрохлада комнат нежащих твоих,Где слуги в воздухе колеблют ткани,Где птицы пестрые щебечут в клеткеИ руки смуглые полны кудрей,Из золотой опавших сетки.
<1919>
«Властитель бредит жемчугом Пенджаба…»
Властитель бредит жемчугом Пенджаба,Каменьями, и деревом цветным,И кораблем трехъярусным немым,Собравшим паруса при ветре слабомИ спящим в бухте. Позабыв про сон,На крышу плоскую выходит онВстречать зари перистые румяна.Но густо мрак покрыл затворы жен,Резьбу колонн, бассейны и фонтаны.Властитель шепчет: сон. Все грезит. Рано…
<1919>
«Недвижный ночи жар в дурмане грядок…»
Недвижный ночи жар в дурмане грядок,Роз лепестки,Воздушный шелк рассыпавшихся складокИ дрожь руки.Вздохнуть не смея, крадешься к беседке,В тени скользя.А мысли бьются, словно стрепет в клетке:Нельзя, нельзя!Покой террас прозрачностью волнуем,На сердце — лед.Какая сладость входит с поцелуем,Как сух твой рот!Безумье дышит сладостно и пряноИ горячо.И кудри выбились из-под тюрбана:Еще, еще!
<1919>
«Еще поцелуй — о последний!..»
— Еще поцелуй — о последний!— Еще одну песню, мой брат!— Как звезды меж листьев горят,Свистят соловьи в иступленье.— Пора мне, сиянье рассветаВ твоих отразилось глазах.— В объятья пленительный страхВплетается розой запрета.— Умру я — влюбленней воскресну,Ты к смерти меня не ревнуй.— Как жжет мне плечо поцелуй!— Еще одну грустную песню!