Сердце Скал
Шрифт:
Кардинал не ответил. Размышляя, он прикрыл глаза и принялся бессознательным движением гладить свой наперсный знак.
— Можете ли вы сказать мне совершенно чистосердечно, сын мой, — заговорил он через минуту, — что думали только о спасении других?
— Клянусь вам в этом как перед лицом Создателя! — ответил Дик с полной искренностью.
— И никакие соображения личной мести не влияли на вас?
Ричард немного помедлил, добросовестно прислушиваясь к себе, как всегда советовал ему делать отец Маттео, а потом сказал, не обинуясь:
— Нет. Я уже давно не думаю о мести.
—
— Герцог Алва был добр ко мне, — честно признался Ричард. — К тому же, не случись той дуэли, мой отец умер бы на эшафоте.
Кардинал положил руку на голову юноши и легким движением вынудил его слегка приподнять лицо, чтобы вглядеться в него внимательнее.
— Правда ли, — спросил он, — что вашей целью было воспрепятствовать замыслу развести короля с королевой?
— Да, отче.
— И вы собственными глазами видели список Дорака, о котором сейчас мне рассказали?
— Да. Граф Штанцлер показал его мне.
Кардинал кивнул головой, словно соглашаясь с какой-то своей мыслью. Ричард подумал было, нет ли у магнуса Ордена Милосердия своих источников, которые подтверждали бы коварные замыслы Дорака, когда кардинал внезапно спросил:
— И вы, конечно, не усомнились в том, что список подлинный?
От удивления Дик даже невольно приподнялся с колен.
— Нет. Зачем бы эру Августу обманывать меня?
Кардинал слегка усмехнулся краешком губ.
— Граф Штанцлер политик, в отличие от вас, дитя мое. Он давно враждует с Дораком, а в политической вражде в ход идут самые грязные средства. Поразмыслите хотя бы над тем, что он предложил вам. Разве сами вы считаете, сын мой, что вероломное убийство – это лучший способ победить врага?
Дик припомнил свою беседу с эром Августом и, внезапно устыдившись собственной сговорчивости, отрицательно помотал головой, пряча глаза от кардинала.
— Вот видите. Я догадываюсь, что кансильеру стоило некоторого труда уговорить вас, и он даже не вполне преуспел в этом, поскольку сначала вы все-таки попытались переубедить своего господина… У вас нет опыта в политических интригах, дитя мое, но граф Штанцлер – старый царедворец, и если он считал нужным обмануть вас, он сделал бы это.
Ричард медленно покачал головой в знак несогласия.
— Эр Август был другом моего отца, — возразил он, — и я верю ему. Да и Гиллалун говорит, что за мной послана погоня, а он мой старый слуга, и его верность вне подозрений. Значит, Дорак действительно хочет разделаться с Людьми Чести, со мною в том числе.
— А я и не говорю, сын мой, — тонко улыбнулся кардинал, — будто Кантен Дорак не желает вам смерти. Он такой же старый интриган, как Август Штанцлер, и очень возможно, что кансильер правильно разгадал его намерения. Если бы я не боялся вас запутать, я сказал бы иначе: даже если кансильер и обманул вас, он, возможно, все равно не солгал. Но речь идет не о нем. Речь идет о вас. Вы не политик, не интриган и не царедворец. Зачем же вам вести себя так же, как те, кем вы не являетесь?
Ричард нахмурился. Кардинал выразился довольно прихотливо, но общий смысл его слов был ясен. Правда, отец Маттео часто говорил Дику, что Леворукий таится в частностях. В теории нет ничего легче,
— Как же я должен был поступить? — спросил Ричард вслух, не адресуя своего вопроса конкретно кардиналу. Однако тот ответил, глядя на юношу серьезно и ласково:
— Это можете решить только вы сами, сын мой. Вы сами должны определить, что для вас приемлемо, а что нет. Вы не граф Штанцлер, не герцог Алва и даже не ваш батюшка. Вспомните: он в свое время посчитал возможным признать королем Талига принца Ракана. А вы, если я правильно вас понял, к этому не готовы.
Дик нахмурился, обдумывая эти слова.
— У моего отца были другие обстоятельства, — произнес он. — Он защищал весь Надор. За ним стояли все сословия, на привилегии которых посягнул Дорак. А семья… К счастью, я тогда был слишком мал, чтобы меня стали преследовать.
— Вас лишили бы титула и состояния, если бы Эсперадор Адриан не выхлопотал прощение для сына изменника, — строго поправил его кардинал.
— И я бесконечно признателен Святому Отцу, — подхватил Ричард. — Я также знаю, что ее величество королева и господин кансильер просили за меня, ссылаясь на мое малолетство… Но сейчас мне не окажут снисхождения. Если Дорак сумеет доказать, что я виделся с его высочеством Раканом, он обвинит меня в государственной измене. Башни Окделла будут срыты, его гербы сброшены и разрушены, мою матушку и сестер лишат последнего… Если же я попробую вернуться в Талиг, меня ждет Багерлее и Занха. Я говорю вам все это, отец мой, — рискнул добавить Ричард, — потому что вы, как мне показалось, осуждаете меня за это решение.
— Отнюдь нет, сын мой! — живо возразил кардинал. — Вы не сможете принести никакой пользы принцу, и только понапрасну подставите под удар и себя и всех, кто от вас зависит. Напротив, я рад, что вы думаете об этом… И потом, вы, в отличие от вашего отца, являетесь оруженосцем герцога Алвы.
Ричард снова сник. Он был кругом виноват: никого не спас, и лишь греховно покусился на жизнь собственного эра!
— Это ваша ноша, сын мой, — серьезно, но не строго сказал кардинал. — Вы признались, что сами и добровольно приняли ее на себя. Вам не следует забывать о ней.
Дик немного поколебался, прежде чем задать терзавший его вопрос.
— Разве то, что я сделал, не является нарушением моей присяги? — спросил он, заливаясь мучительной краской стыда.
— А что думаете об этом вы сами, сын мой? — поинтересовался кардинал в ответ.
— Я не знаю, что и думать, отче, — признался Дик сокрушенно. — Я обещал считать честь своего эра своей честью, и, мне кажется, что эту часть клятвы я сдержал. Я был уверен – и уверен до сих пор, что эр Рокэ недопустимо позорит себя, идя на поводу у такого негодяя, как Дорак! Тот впутывает его в свои интриги и заставляет вести себя бесчестно по отношению к Кат… тем, о ком ему следует заботиться.