Сердце Скал
Шрифт:
— Почему я должен верить вам, сударь? — зло спросил Ричард. — Монсеньор ничего не сказал мне, а его подпись и почерк могли подделать. Я не обвиняю вас во лжи, но вы вывезли меня из Олларии, даже не дав мне оповестить моих слуг. Это больше похоже на похищение, сударь.
Суавес равнодушно пожал плечами. Ему было безразлично, верят ему или нет.
— Вам разрешено оставить своего пажа. Все инструкции в пакете. Что же касается денег, то в этом мешке, — Суавес достал сразу два кошеля, — пятьсот золотых таллов, а в этом – алатское серебро. Сейчас вам вернут ваше оружие. Кроме того, соберано распорядился передать вам обратно Сону. Она ждет вас на конюшне.
Сона здесь! Так, значит, он не обознался!
Отбросив сомнения, Ричард порывисто кинулся к дверям.
— Мы выедем сразу после завтрака. И должен вас предупредить, ваша милость: пока вы находитесь под моей ответственностью, никаких глупостей!.. Около пяти пополудни мы будем на заставе Саттэк.
Глава 3. Агарис. 2
2
Алатская деревушка Од – маленькое селение, расположенное сильно к северу от главной дороги на Граши. Ричард свернул сюда, повинуясь внезапному порыву: ветер донес до него звон колоколов, зовущих к вечерне. С детства знакомый призыв благовеста словно что-то перевернул в его душе. В древней Окделльской часовне звонили редко, но эта мелодичная музыка всегда означала радость для обитателей замка. Она возвещала, что приближается праздник и что хищные королевские чиновники убрались, наконец, восвояси. Дик никогда не слышал более прекрасных звуков. Олларианские церкви так не звонят… Но Алат оставался под властью Эсперадора Агарисского, и в этой чужой стране юноша внезапно почувствовал себя как дома. Только здесь, в отличие от Надора, колокола пели свободно и открыто.
Дик повернул Сону прямо в поле и понесся на звук. Ехать пришлось долго: ветер доносил Venite laudamus[1] с далекого расстояния. Ричард несколько раз сбивался с дороги, но всякий раз колокольный звон возвращал его на правильный путь. Когда они с Кеннетом въехали в деревеньку, служба уже шла вовсю, и из распахнутых окон маленькой церквушки неслись нестройные голоса местных прихожан. Они пели на старогальтарском.
Отыскав корчму, Ричард попробовал объяснить на чудовищной смеси эпинского и талигского, что он нуждается в комнате на ночь. К счастью, здешние жители понимали язык пограничной полосы, иначе герцог Окделл оказался бы в незавидном положении: по-алатски он не знал ни слова.
Ему требовалось время, чтобы обдумать произошедшее. Какой-то суеверный страх мешал ему покинуть окрестности талигской границы. Ему чудилось, что вот-вот что-то случится или попутный ветер принесет важные новости.
Но ничего не происходило. Смеркалось; добродушные алатцы расходились со службы; корчмарь, изумленный появлением неожиданного постояльца, но чрезвычайно довольный перепавшими ему серебряными монетами, весело хлопотал, готовя гостям отменную постель и сытный ужин. Из окошка своей комнаты Ричард смотрел на ветхую церквушку, на колокола, чьи медные языки привели его сюда, на живые изгороди и узенькие живописные улочки. Странно было оказаться в гуще мирной и неспешной жизни тому, кого только что силой и угрозами выбросили из Талига.
Он не знал, на что решиться. Может быть, Алва все-таки принял к сведению его предостережение, и миссия в Алат – это часть плана, чтобы помешать интригам Дорака против королевы? Но почему тогда эр не намекнул ему на это, почему не сказал ни слова, не написал?.. Впрочем, есть инструкции, которые надо вскрыть в Граши… Дик покосился на зашитый в кожу пакет, обдумывая: а не распечатать ли его прямо сейчас?.. Нет. Ворон ничего не делает просто так, стало быть и Граши названо не случайно. С другой стороны, эр Август предупреждал: всем Людям Чести в Талиге угрожает расправа. Разумеется, никто из них не будет сидеть сложа руки, но он тоже не может оставаться в стороне! А как вернуться, если Алва и впрямь обвинил его в покушении? Суавес, положим, мог и соврать, но мог и сказать правду. Разве что рискнуть?.. Взгляд Ричарда упал на пажа, который, весело щебеча, помогал радушному хозяину накрывать на стол, и он скептически хмыкнул. С ним Кеннет, надорский мальчишка с резким северным выговором, и
В довершение всего Дика беспокоила судьба его людей. Перед разговором с эром он отправил распоряжение офицерам своего полка немедленно возвращаться из лагерей на север. Ему не хотелось делать их заложниками в случае своей неудачи. Он всегда старался держать надорских дворян подальше от столицы, а Октавианская ночь только убедила его в правильности такой политики. После резни Дик оставил при себе лишь Кеннета, отправив вымученное письмо матушке, в котором главным образом напирал на великодушие монсеньора, укрывшего епископа Оноре. Герцогиня Мирабелла не ответила: ее трудно было провести. Что она скажет теперь, когда Ричард вывезен из Талига, а в столице ему предъявлено обвинение? Хуже того: что она сделает, имея под началом его людей, прошедших вместе с ним Варасту? Что, если обескровленный Надор взбунтуется опять?
Оставшись наедине с Кеннетом, Ричард устроил пажу маленький допрос, которого не мог учинить раньше, при кэналлийцах.
— Его светлость герцог Алва разговаривал с тобой до нашего отъезда?
— Не беспокойтесь, милорд, — ухмыляясь, ответил Кеннет. — Я ни о чем не проболтался.
— О чем именно тебя спрашивал монсеньор?
— Ну, о том, где вы были в тот день и накануне и почему отпустили меня до вечера… Я сказал, что вы позволили мне пойти на ярмарку. Будто бы я хотел посмотреть на фокусников. Он поверил. Я ведь умею врать.
И Кеннет воззрился на Ричарда такими честными глазами, что самый доверчивый человек сразу бы догадался: врет.
— Ты отправил письма? — спросил Ричард, тяжело вздыхая.
— А как же, милорд! Не извольте беспокоиться: весь наш полк, поди, уже на марше.
Да уж, какое облегчение! Ричард потер пальцами лоб. Нужно было послать надежного гонца в Окделл, нужно было получить последние новости из Олларии. Нужно было много, и все это было недостижимо. До сих пор герцога Надорского окружало множество людей: наставники, дворяне его свиты, охрана, слуги. Кэналлийцы его эра, в конце концов! Теперь же у него под ногами крутился один двенадцатилетний мальчишка, за которого он нес ответственность, и Дик чувствовал себя… голым. Нужно было что-то предпринять, на что-то решиться, но он медлил, внутренне ежась от неприятного ощущения.
Ричард провел в деревне весь следующий день. Он оправдывался перед собой тем, что настоящий эсператист не может проехать мимо храма истинной веры после полутора лет, проведенных под властью еретического учения.
Он разрывался между двумя возможностями. Отложить тревоги о Надоре и ехать в Граши, надеясь помочь королеве? Или попробовать тайком перебраться назад через границу и подыскать подходящего гонца? Не мог же он, в самом деле, предложить местному патеру стать его посыльным!
Он ждал, сам не зная чего. Случайного приезжего с новостями, счастливой мысли, которая осенила бы его самого.
Однако день начался и завершился без происшествий. Ричард в сопровождении пажа исправно посетил утреню, обедню и вечерню. Отец Маттео, несомненно, остался бы доволен своим воспитанником. Местный священник также пришел в восторг от набожности приезжих, а здешние кумушки даже принялись ставить юного дворянина в пример своим беспутным сыновьям. Лестно казаться образчиком добродетели, но Дик понимал: на самом деле им руководят нерешительность и малодушие.
Вечером, рассеянно ковыряясь в тарелке с ужином, он уныло пытался наметить план будущих действий. До утра они останутся здесь, а потом все-таки отправятся в путь по поручению Алвы… Да, и надо бы спросить хозяина, как будет по-алатски «пожалуйста, покажите мне дорогу на Граши» и «мне нужна гостиница»: едва они двинутся вглубь страны, как встанет проблема с языком… Впрочем, есть еще священники… На старогальтарском-то он сможет объясниться.