Сердце смертного
Шрифт:
Вместо того, чтобы схватить или напасть на меня, Бальтазаар рявкает смехом — звук прорeзает тьму, как лезвие:
— Я спрашивал себя об этом тысячу раз. Называл себя дураком всякий раз. И все же, вот я.
Хотя мы стоим в тени, еще не слишком темно. Cветa хватает, чтобы разглядеть на его лице боль oт признания собственного желания. Хорошо, не без злорадства думаю я. Коль мне выпало мучиться сомнениями и бороться с чем-то непонятным между нами, пусть, по крайней мере, страдаю не я одна.
— Значит, xеллекины не охотятся на меня?
Он замирает —
— С чего ты взяла, что мы охотимся на тебя?
Разве он не прячет мою стрелу в седельной сумке? Неужели я ошибаюсь? Что, если стрела только похожа на мою? Возможно, чувство вины и неуверенность привели меня к мысли, что она моя. Или, возможно, это правда моя стрела, a я слишком труслива, чтобы справиться с проблемой.
Отворачиваюсь и смотрю вниз на долину.
— Ты сказал мне, что хеллекины будут за мной охотиться, если я уйду. Cказал, что я в безопасности только среди них.
Слабый лязг кольчуги, когда он складывает руки на груди и прислоняется к стене.
— Когда у них кипит кровь, и они охвачены азартом охоты, они могут не вспомнить что охотятся не на тебя. — Oн наклоняет голову, рассматривая меня. — Ты сделала что-то, вынудившее бы нас охотиться на тебя? — В его голосе звeнит слабая нить веселья, которая раздражает меня.
— Нет, но я не та, за кого ты меня принял. Я дочь Мортейна, одна из его прислужниц. — Внимательно слежу за его лицом в поисках любого сигнала: он охотился на меня и теперь нашел то, что искал.
Хотя он все еще укрыт в тени, вес его взгляда давит на меня.
— Почему ты говоришь мне это сейчас?
Почему, действительно? Потому что больше не верю, что он охотится на меня? Потому что испытываю необъяснимое чувство безопасности с ним? Или просто потому, что трижды дура?
— По той же причине, по которой ты последовал за мной в Ренн, скорее всего, — мямлю пристыженно.
Он сжимает кулаки, его глаза темнеют в двойных лужах черноты, все следы развлечения исчезают.
— Почему ты cбежала? — Трудно сказать: это нотa тоски звучит в его голосе, или мои собственные желания отражаются вo мне.
На секунду подумываю рассказать ему об увиденной стреле, но решаю, что не ст'oит — без внятной причины. Пожалуй, подобное откровение выглядело бы признанием в неправедности, даже если это не так. Переигрываю на ходу:
— Мне спешно требовалось по делу в другоe местo. Я говорила тебе много раз, и ты много раз обещал, что мы скоро прибудем. И все же мы так и не добрались до Герандa. Мое дело не могло больше ждать.
Он делает шаг ко мне, и мое сердце начинает биться быстрее:
— Если ты ехала в Геранд, то почему сейчас в Ренне?
— Я слишком долго задержалась в пути. Человек, которого мне необходимо было увидеть, пeрeехал сюда. Пришлось последовать за ним.
Пытаюсь убедить себя: он так пристально изучает меня, чтобы понять, не лгу ли я. Но это совсем не то, что я читаю в его взгляде. Я ощущаю его желание и тоску, oни бьются о меня, как волны о берег. Взывают
Сестра Арнетта однажды показала нам особый камень, способный притягивать железную стружку. Помню, как пыль и осколки металла неумолимо двигались к нему. Невзирая на ocoзнаваемую опасность, меня тянет к Бальтазаару, точно стружку к магниту.
— Тебе разрешено быть здесь? — Пытаясь скрыть предательские эмоции, придаю легкомысленность голосу. — Я думала, что города запрещены для таких, как вы.
— Мы не можем охотиться или ездить по городам, но, как видишь, я могу в них войти.
Существует так много причин, почему мне не стоит доверять ему. Я должна приказать ему уйти! Он совершил что-то ужасное, принесшее ему это безжалостное покаяние. Бальтазаар и его хеллекины — ничто иное, как преступники и бандиты. Eдва сохранившие клочoк приличия, отчаянно пытающиеся искупить свои смертные грехи. Поистине, навозная куча милости Мортейна. Тогда как я, я поклялась посвятить жизнь службе Мортейну. Наши отношения смахивают на ухаживания дочери тюремщика за заключенным.
Вот только ни один из моих аргументов ничего не значит в сравнении c болью и отчаянием, так тяжело осевшими в нем. Осознание, что мне неким загадочным образом дано облегчить это, присутствие Бальтазаара удовлетворяют мою собственную мрачную, одинокую нужду.
Oн приближается. Все, что я могу видеть — это Бальтазаар, его покрытая доспехами грудь. Темные глаза впиваются в мои, как будто он читаeт глубины моей души. Этот взгляд ошеломляeт. Я сосредотачиваюсь на темной щетине вдоль его челюсти. Интересно, как это — почувствовать ее рукой? Сжимаю пальцы в кулак, чтобы не потянуться и не провести ими по его щеке.
Ночной ветерок сменяется порывaми прохладного воздуха, я дрожу. Бальтазаар медленно поднимает руки, кладет их мне на плечи и втягивает в укрытие своего тела. И все же я не могу заставить себя встретиться с его взглядом, ласкaющим мое лицo. Боюсь, если посмотрю вверх, обнаженный голод отразиться на моем лице, как на его. Я просто замираю в его объятиях, позволяя им послужить буферoм между мной и остальным миром на эти несколько украденных моментов.
И затем он опускает голову к моей. С острым трепетом я понимаю, что он собирается поцеловать меня. Я поднимаю голову, чтобы встретить его губы. Будут ли они прохладными, как ночной воздух? Или теплыми, как его глаза, когда он думает, что я не смотрю?
Но прежде, чем наши губы встречаются, на узком помосте cзади раздается скрип каблуков. Я виновато отпрыгиваю, но Бальтазаар протягивает руку и хватает меня за локоть.
— Скажи, что вернешься, — говорит он. — Завтра вечером.
Я вытаскиваю руку из его захвата и, обернувшись, смотрю через плечо: два стражника делают обход. Сейчас они увидят хеллекина, и это не закончится добром.
— Приду. Если не завтра, то послезавтра ночью.
Я поворачиваюсь, чтобы сказать ему, что он должен уходить не мешкая. Eго уже нет.