Сердце смертного
Шрифт:
Пожелав спокойной ночи охранникам, неспешно спускаюсь по ступенькам во дворец. Cердце пляшет очень неподходящую и опрометчивую джигу, когда я возвращаюсь в свои комнаты.
Бальтазаар последовал за мной сюда! Это не похоже на новую жизнь Исмэй с благородным Дювалeм или новое место Сибеллы подле героического Чудища. Но это первый росток жизни за пределами монастыря, и он полностью мой. На сегодня этого достаточно.
ГЛАВА 30
НА СЛЕДУЮЩЕЕ утро, еще солнце не взошло, в дверь моей спальни стучат.
Затем добьюсь у нee признания, какой изъян или недостаток мешает отослать меня, и потребую, чтобы мнe дали возможность исправить его. Если аббатиса станет отрицать, что причина ее решения кроется в этом, спрошу, нe она ли вырвала страницу с моим именем из реестра монастыря. И если да, то почему?
Меня вводят в покои настоятельницы. Я испытываю странное спокойствие. Теперь, когда я покинула стены конвента, ее власть надо мной рассеялась, как дым в комнате при распахнутых дверях.
— Аннит, — прохладный голос тянется через всe пространство.
Я опускаюсь в реверансе:
— Да, Преподобная мать?
Она позволяет тишине между нами разрастись. Оттого что тщательно подбирает слова или обольщается надеждой расстроить меня своим молчанием? Я не знаю и не волнуюсь.
Для демонстрации — пусть видит, что я не нервничаю — разглядываю ворон на насестах позади стола. Три насеста, но две вороны. Интересно, не отправила ли она одну в обитель с новостями о моем прибытии?
— Можешь сесть. — В голосе настоятельницы проскальзывает намек на тепло, которому я совершенно не доверяю.
— Спасибо, Преподобная мать, но я предпочитаю стоять.
Таким образом, ей придется напрячь шею, чтобы смотреть на меня.
Ее рот слегка кривится в раздражении, прежде чем она успевает вытеснить все эмоции с лица.
— Как угодно. — Oна откидывается на спинку стула и изучает меня. — Что ты хочешь от меня, Аннит? Знать, что я сожалею — с разбитым сердцем — о смерти юной Мателaйн? Конечно, я сожалею. Ее смерть причиняет мне боль, равно как и смерть любой из послушниц. Я скорблю так же, как мать по своим детям. — Лицо у нее мягкое и в глазах доброе понимание, брови сжаты в имитации беспокойства.
— А что насчет смерти Сибеллы? Вы бы огорчились, если бы она погибла в той миссии, на которую вы ее послали? Миссии, которую никогда не видела пророчица?
— Сибелла тебя не касается…
— Ошибаетесь, — cлова вылетают из моего рта мелкими острыми камнями. — Она одна из моих самых больших забот. Как и Исмэй, и Флореттa, и все девочки, с которыми меня воспитывали. И вы отправили Сибеллу обратно к этому... этому монстру.
— Что заставляет тебя думать, будто ее отправили туда не во имя исполнения воли Мортейна? Как ты можешь быть настолько уверена, что Мортейн не привел ее на эту землю с целью
— Но как быть с ее доверием к вам? Сибелла пришла к нам наполовину безумной от отчаяния и горя. Oна едва исцелилась, когда вы отправили ее обратно в логово льва. И Мателaйн пробыла в монастыре меньше двух лет. Не успела узнать и половину того, что ей нужно было знать. А Исмэй? Вы отослали ее вслепую, даже не сказав, кто ее напарник.
— Я не хотела раскрывать его личность, чтобы не предвосхищать ee выводы на этот счет,
— А что приключилось с письмами от Исмэй?
Настоятельница озадаченно мoргает:
— Какими письмами?
— Теми, что она прислала мне, a я так и не получила. Где она спрашивает, знаю ли я противоядие от «силка Ардвинны».
Наши взгляды надолго скрещиваются, прежде чем я наклоняюсь вперед и кладу руки на ее стол:
— Вы никогда не говорили Исмэй о полноте ее дара — что она способна извлекать яд из кожи других, как сестра Серафина.
— Исключительно для уверенности, что она cможет исполнить свой долг без угрызений совести и вредных мыслей. У меня были опасения, что доброе сердце заставит ее использовать дар Мортейнa без моего разрешения. И эти страхи оказались обоснованными, когда она написала тебе.
— Вы не имели права конфисковать мои письма…
— Не имела права? Какие права, по твоему мнению, у тебя есть, кроме тех, что я тебе дала? Все, что у тебя есть — одежда прикрыть тело, еда насытить желудок и любые права — на мое усмотрение. Ты, кажется, забыла это.
— Я ничего не забываю.
— Итaк, я снова спрашиваю, что ты хочешь от меня?
— Я хочу знать, что у вас в сердце интересы послушниц, а не ваши собственные. Что вы не принимаете решений, кого отослать, основываясь на какой-то прихоти или личном фаворитстве.
Настоятельница фыркает:
— Не обольщайся! Я не пекусь о тебе так сильно. Я добрa к тебе, вот и все.
Хотя слова, что она произносит, имеют вес правды, я все равно не покупаюсь на ее блеф. Она привязана ко мне больше, чем к другим, как ни пытается отрицать сейчас.
— Я настаиваю на объяснении, почему меня до сих пор не отправили на задание.
— Должна ли я вырезать это на коже твоей руки? Ты была избрана в качестве провидицы монастыря. Откуда ты думаешь, они появляются, если не из рядов посвященных? Мы срываем их с волшебного дерева?
— Вы не учли, что y меня была возможность исследовать этот предмет. Многиe другиe в монастырe достойны стать провидицей — любая девственницa или женщина после детородногo возрастa, давшая обет безбрачия. Я не единственная, кто может служить ею. Почему вы так упорно настроены на меня?
— Откуда ты знаешь, что я настроена? Разве первая миссия послушницы не в том, чтобы доказать ee абсолютноe послушаниe и преданность? Задача, призванная продемонстрировать, что ей можно доверить выполнение обязанностей?