Сердце знает
Шрифт:
6
Шуршание над головой сухих листьев вернуло Хелен на землю. Щедрую землю. Землю, приветливую и милосердную, на которую наползала темнота, рассеивающаяся с приходом утра. Землю, наполненную потрескиванием затухающего костра, теплым дыханием Риза на ее груди, гулким биением их сердец. И такое нехитрое земное великолепие убаюкало мужчину, которого Хелен обнимала.
Хелен вспомнила, как когда-то давно обнимала его спящего и как боролись в ней два чувства: удовольствие и сомнение. Теперь она знала. Ее жизненный опыт подсказывал: нельзя сопротивляться хорошему. Она подумала о сыне и о том, каким маленьким он когда-то был, как сильно мальчик вырос за последнее время, и как, однажды, станет таким же большим мужчиной, как тот, который сейчас, еще не проснувшись, гладит ее обнаженное бедро.
Он открыл глаза, перевернулся на спину, притянув ее к своему плечу. — Тебе не холодно? — спросил Риз. — Она лишь удовлетворенно хмыкнула. — Думаю перебраться сюда, — пробормотал он в раздумье.
— Правда? — Она подняла голову и уткнулась подбородком ему в грудь. — Оставишь Миннеаполис.
— Ш-ш-ш. Тот город далеко отсюда. Не называй его, пусть он останется там. — Он погладил ее волосы. — Я имею в виду сюда. Поселюсь в этом непритязательном убежище, буду вести скромную жизнь, так как я ее понимаю. У меня был кузен, который провел пару раз летние каникулы с нами. Мы с ним, бывало, ночевали здесь. Как будто все, весь мир принадлежал только нам. Никто нас тут не трогал.
Подушечками пальцев она пощипывала его теплую кожу. — Тебе не нравится, когда тебя трогают?
— Ты можешь трогать, где хочешь, но только ты.
— Откуда начать? — спросила она, вздохнув и скользя рукой по его длинному гладкому телу, и внезапно ущипнула за упругую ягодицу. — Мне больше всего нравится эта часть, эта маленькая…
Он рассмеялся. — У меня нет ничего маленького, родная.
— В сравнении с остальными частями тела, эта — довольно компактна. Почему вы, баскетболисты вечно хлопаете друг друга по заду?
— Потому что за него невозможно ущипнуть.
Хелен тяжело вздохнула.
— Правда, пинки под зад — привилегия футболистов. Баскетболисты используют собственный жаргон. Кроме того, у них своеобразная система условных знаков на игровом поле: собственный язык, собственные сигналы, собственный …
— Мир?
— Примерно, — и тихо добавил: — Тебе ведь подобная тема разговора не очень интересна, так?
— Баскетбол? — Она с удивлением вслушивалась в напряженные нотки его голоса, как будто для него имело значение, что Хелен действительно думает о его игре. — Мне кажется, баскетбол — прекрасный вид спорта, который гораздо интереснее смотреть, чем футбол. Особенно, когда знаешь кого-то и этот кто-то…
— Кто-то?
— Например, ты. Я имею в виду, ты очень хорошо играл.
Наверное, трудно было бросить, — затем, осторожно прибавила. — Ты, э-э … ты работаешь? —
— А, мифы о славе и богатстве. — Он сложил большой и указательный пальцы так, чтобы расстояние между ними равнялось паре сантиметров. — Мне осталось вот столько до получения диплома. Наконец-то. Может, ты и не считаешь учебу работой, но для меня — наоборот.
Она потянулась к нему, пытаясь обхватить. Это оказалось не так просто.
Он снова засмеялся. — Видишь? Осталось немного.
— Осталась самая лучшая частичка тебя. Какая у тебя специальность? Физвоспитание?
— У меня их две. Что ты на это скажешь?
— Впечатляет.
— Я так долго стремился к учебе, что мог бы получить все четыре специальности. Я действительно изучаю философию, но специализируюсь по истории.
— По истории? Интересно. — Этот предмет был одним из пристрастий его отца. И ее тоже. Она преподавала историю и английский.
— Да. Действительно интересно. — Он укрыл ее одеялом, заботливо подоткнув со всех сторон. — Я вернулся в колледж, чтобы кое-что сделать, что не даст мне сойти с ума, отвлечет от мыслей о бренном. Теперь я вполне образованный человек. Кроме того, я являюсь партнером в паре преуспевающих фирм.
— Безмолвным партнером?
— Если надо, могу пошуметь. Ты считаешь, я молчаливый?
— Спокойный. — Она провела пальцами вокруг его пупка, следуя по окружности и добавила. — Иногда.
— Я раньше не умел высказывать свои мысли, но теперь научился, правда?
— Определенно свободнее владеешь языком.
— Тебе нравится? — Он наклонился, чтобы поцеловать ее. — Больше никаких затруднений, — прошептал Риз в перерыве между поцелуями.
— Гладкая речь.
— А еще образная. — Он покусывал ее нижнюю губу, а она продолжала гладить его живот. — Можешь ощущать богатство моей речи на вкус?
— На вкус я ощущаю игру.
Он засмеялся.
— Да, я человек, который участвовал в игре, дорогая. Заработал денег, получил добрый совет, хорошо вложил капитал и теперь преуспеваю. Кроме того, я провожу тренировки. С детьми такого же возраста, как твой сын. — Ее пальцы замерли.
— Я работал в спортивном лагере для баскетболистов в прошлом месяце. В течение трех лет провожу так лето, и у меня получается ладить с детьми. Это… — Его голос стал тише. — Я хочу быть учителем, Хелен. Или, по крайне мере, i тренером. Я помню… — Риз замолчал, погладил ее руку, освежая воспоминания. — Однажды, я стоял за дверью твоего класса, в начале учебного года. Помнишь, перед моим отъездом в Миннесоту. Так вот, я стоял там, в вестибюле, и слушал, как ты рассказываешь о Конституции. Господи, о Конституции. Незадолго до этого, я сам посещал занятия, на которых разбиралась та же тема, и думал тогда, что не прослушав лекцию о Конституции, не получишь диплом. Это необходимый материал. А в тот день, я будто вернулся в прошлое, возбуждаясь от того, как свободно ты…