Сердце знает
Шрифт:
— Ты ему скажешь сейчас? — спросил он.
— В этом нет необходимости. Он видел тебя. Он знал, что у меня есть сын, но он не знал, что ты — его сын. Когда он увидел тебя…
— Что? — Его ложка упала на тарелку. Он наклонился вперед, стараясь приободрить ее. — Я не похож на него. Я ни на кого не похож, только на самого себя.
Она потянулась через стол, чтобы успокоить его, погладить его по голове, но он отклонился, он не был похож на подростка, который отстраняется от ласки. Он не хотел, чтобы к нему прикасались, никто, даже она.
Она
— Так он сказал? — спросил Сидни. Она кивнула. — Что он еще сказал?
— Он был удивлен не меньше тебя и так же смущен. Это — моя вина, дорогой. Я с этим плохо справилась.
Он с отвращением посмотрел на остатки десерта. То, что осталось на тарелке, было залито розовым соком. Его губы тоже были розового цвета, рот был слегка приоткрыт. Он не двигался. Она вдруг вспомнила, как когда-то, на Хэллоуин, он объелся конфетами, и она обнаружила его сидящим на полу возле туалета. Он сказал тогда, что его сейчас вырвет, и он хочет, чтобы все это быстрее закончилось. Она тоже хотела, чтоб все поскорее закончилось.
Наконец, он сказал: — Ну, хорошо, мне не нужен отец.
— Нет, — она ответила слишком быстро, — нет, нет, нет. Дорогой, он не…
— Что ты хочешь этим сказать «нет, нет, нет»? Я — не ребенок, мама! — Его сердитый взгляд взрослого мужчины больно ранил ее материнские чувства. — Разве я говорю какие-то неприличные вещи?
— Совсем нет. Я просто не хочу, чтобы ты делал поспешные…
— Меня не интересует, что ты хочешь. — Он снова придвинул стул и потянулся за тарелкой. — Меня это не интересует, и я не хочу об этом ничего слышать. Мне отец не нужен.
— Он, в основном, говорил…
— Меня это не интересует, мама. — Его голос был более спокойным, чем взгляд. — Сюрпризы не всегда бывают приятными, да? Мне не нужно оставаться здесь все четыре дня. Собственно говоря, я, наверное, завтра уеду. Мне даже и не хочется оставаться здесь на четыре дня.
— Сидни… — Она пошла за ним к раковине. Она знала, что должна оставить его сейчас одного, но не могла. Она не могла остановиться, даже когда в голове раздался сигнал.
— Я не хочу тебя ни с кем делить. Я говорю, как эгоистка, я знаю, но мои родители тоже развелись, и мы с сестрой вынуждены были …
— Мне все равно. — Он задел тарелку, и она вдребезги разбилась. — Мне все равно, мама. И нечего смущаться. Мой отец был убит на войне, договорились? Мне это нравится больше, чем просто умер. — Он говорил с издевкой, театрально хмурясь. — Какая это была война?
— Пожалуйста, не надо.
— Что не надо? Я ничего не делаю. — Он пожал плечами. — Кроме того, что завтра я уезжаю. Я могу обменять билет?
— Я не знаю. Придется доплачивать.
— Я возьму из моих сбережений.
— Ты не сможешь без моей подписи.
— Ты пытаешься удержать меня здесь?
— Теперь, когда ты здесь и узнал всю правду, я думаю, мы должны как-то с этим справиться.
— Как-то? О чем ты? — Он
О Боже, подумала она, чуть не плача. Она не должна позволить себе расплакаться. Ее сын ведь не плакал.
С обломками в руках он посмотрел на нее, взглядом спрашивая, что ему делать дальше. Она показала на дверцу под раковиной, он отступил. Она открыла ее, и он выбросил разбитую тарелку.
— Через тысячу лет кто-то найдет это и скажет, что мы, должно быть, были более-менее цивилизованными.
Он смотрел на нее, как маленький мальчик.
Она опять попыталась улыбнуться. — Практичными, даже если и не обладали хорошим вкусом.
Сын кивнул, но не улыбнулся. Ни улыбки, ни слез. Коснулся ее руки. — Послушай, мама, давай просто забудем правду, хорошо? Как будто ее не было.
Она кусала нижнюю губу.
Мальчик отошел от нее, увидев, как она потянулась, чтобы прикоснуться к нему, схватил крышку и закрыл банку со взбитыми сливками.
— Это — мой любимый десерт, и ты — единственная, кто умеет его готовить. А сейчас я, действительно, устал.
Она кивнула: — Доставай свою пижаму, а я принесу свежее полотенце.
— Я не ношу пижаму, — с неприязнью произнося слово, которое считал детским. — Кстати, мне нужны плавки. Сейчас все их носят.
— Да, — Она кивнула еще раз. — Я знаю.
Билет на самолет невозможно было поменять. На следующее утро Сидни попросил Хелен узнать, как поменять билет. Все билеты были проданы. Он застрял здесь на четыре дня, и, похоже, не собирается с ней разговаривать. Он сказал, его не интересует вид на Блэк Хиллз, ему не хочется выходить из квартиры, он не желает — не желает — встречаться с ровесниками. Но ничего не имел против новой пары кроссовок.
Они помирились на том, что не будут упоминать об отце. Она ожидала, что Риз позвонит, но не хотела, чтобы Сидни прочитал ее мысли. Если даже он и думал о чем-то, кроме кроссовок, то не подавал виду. Она предложила пойти в Уол Драг, дорога в который, по случайному совпадению, проходила возле дома Блу Ская. На почтовом ящике все еще стояла фамилия Роя. Сидни заметил это, посмотрел на дом и ничего не сказал. Хелен увидела машину Риза, но сказала только: — Все дороги ведут в Уол Драг. Ты о нем слышал?
— А почему я должен слышать о нем?
— Это — популярное место. Оно на каждом указателе.
Но на следующем щите, который они проехали, была реклама «Pair-a-Dice City»: Собирайте памятные монетки заповедника. Принимайте участие в турнире на игральных автоматах.
— Особого умения не нужно, чтобы играть на игральных автоматах, правда? — спросил он.
— Правда.
— Зачем же тогда устаивают турниры?
— Из-за прибыли, — ответила она, довольная, что ее спросили, готовая отвечать на любой его вопрос. — Все дело в прибыли.