Сердцеед, или Тысяча и одно наслаждение
Шрифт:
Хотя почему нет, шептал мне внутренний голос. Он – приятный мужчина, и ты можешь получить вполне реальное удовольствие, а не только осуществить акт мести по отношению к ублюдку Вадику.
Это будет всего лишь еще один ужин в моей жизни. Ужин с приятным мужчиной и деловым партнером. Хотя мой шеф всегда учил меня не путать дело с телом.
Дома была тишина. И впервые меня она почему-то раздражала. Эта тишина, в которую я обычно куталась, как в уютный плед, тишина, которая казалась мне благословением и даром небес после суматошного дня или внезапных командировок, где новые люди, встречи, блицроманы с непременными красивыми ужинами в ресторанах, скупыми вопросами и
После бурного соития я, как правило, выставляла своего партнера по горизонтальным танцам за дверь, объясняя свое поведение тем, что хочу отоспаться после напряженного командировочного дня. Никто обычно не возражал. Да и кто бы им это позволил. Это все входило в игру под названием «командировочный роман» – хлипкий, эфемерный, недоношенный, не имеющий продолжения и не оставляющий послевкусия. Он стирался из памяти мгновенно, как только я переступала порог своей квартиры. Или еще раньше – когда я поднималась по трапу самолета, оставляя позади себя город и все, что с ним связано. И я никогда не оставляла свои контакты и телефоны. Если же мы были связаны по работе, я давала понять, что все кончено, отныне я – только коллега, и никто больше.
И они все всегда понимали.
Мне это нравилось.
И только в последнее время я поняла, чем это все объяснялось.
Они так же мало дорожили мной, как и я ими.
И так же легко выбрасывали меня из памяти. Может быть, даже раньше, чем я их.
Только они выходили из гостиницы, как оставляли меня там, за дверью. Уже в такси они доставали мобильные и просматривали фотографии своих близких – милой жены с вечно озабоченным взглядом и родные мордашки детей. И только позднее время удерживало их от звонка домой и радостного восклицания: «Как вы там? Как же я по вам соскучился!»
И когда они возвращались домой, то с удовольствием предавались привычным домашним заботам и хлопотам. И жену любили, как полагается: с забытым пылом и страстью, замешанными на изрядном чувстве вины, которое срочно нужно было погасить, стереть из памяти…
Все было так.
И это в последнее время было особенно обидным. Таким обидным, что во время своей последней командировки я не завела никакого романа, а просто валялась вечерами в гостиничной койке с пультом телевизора в руке.
У меня уже наклевывался Вадик, и я полностью решила изменить свое поведение. И вот к чему это привело.
Вадик
И этот плевок, и все слова, сказанные расчетливо, наотмашь надо было удалить, уничтожить, как отработанный файл. И какая разница, кто этому поможет.
Эрнст Кляйнц или кто другой. Просто он первым подвернулся под руку.
На все сборы у меня был час.
Я собиралась быстро, поглядывая на часы. Опаздывать мне не хотелось. А может, я просто боялась, что пунктуальный и дотошный иностранец, не обнаружив меня в назначенное время, прождет ровно пять минут и уедет?
На встречу я пришла вовремя.
Еще издали я увидела Эрнста Кляйнца, стоявшего у машины и вертевшего головой в разные стороны. Он был в черной куртке; очки поблескивали в скупых лучах заходящего солнца, и он слегка переминался с ноги на ногу. Но на часы не смотрел.
И это мне понравилось.
Я подошла сзади и сказала:
– Добрый вечер!
Он резко обернулся и заулыбался во все иностранные белоснежные тридцать два зуба.
– Маргарита! Добрый вечьер! – и приложился к моей руке.
Губы у него были прохладные и мягкие.
– Куда пойдем? – кокетливо спросила я.
Самый лучший способ восстановить женскую самооценку, рухнувшую подстреленной птицей, – это вот такой легкий, капризный, кокетливый тон. Именно такой тон должен нравиться мужчинам – женственный, резвый, щебечущий.
– Здесь есть один японский ресторанчик. Мне порекомендовали.
Я невольно закусила губу. Конечно, у расчетливых аккуратных швейцарцев не может быть никаких спонтанных незапланированных походов «куда глаза глядят» или «что понравится». Наверняка этот японский ресторан был одобрен коллегой Эрнста Кляйнца – таким же дотошным и аккуратным, как и он сам. Все было взвешено и рассчитано: и обстановка, и расторопность официантов, и вкус блюд, и яркость света, и посетители, и чаевые. Все было обмеряно, подсчитано, и только после этого был вынесен окончательный вердикт: «годится».
– Прекрасно! – сказала я, не выходя из придуманного образа. – Обожаю японскую кухню.
Японский ресторанчик был и вправду мил. В нем все было в меру: и свет, льющийся откуда-то сбоку и сверху, и маленькие светильники на столиках, и длинные стеклянные аквариумы посередине зала. Несмотря на то что почти все столики были заняты, в зале не было шумно: легкое позвякивание столовых приборов, приглушенные голоса, тихая музыка.
Мы прошли за столик около аквариума. Вуалехвост лениво взмахнул черным перистым хвостом и уплыл в противоположный конец аквариума.
Девушка-официантка – маленькая, с раскосыми глазами, в красном фартуке, не то якутка, не то бурятка – принесла нам меню и влажные горячие салфетки.
– Что будете? – Эрнст Кляйнц смотрел на меня из-под очков. Он был одет в серый свитер грубой вязки, который придавал ему необычайно домашний, уютный вид.
Я выбрала суши, суп-пюре и лосось, запеченный с рисом и голубым сыром.
Эрнст заказал тарелку морепродуктов и рисовую лапшу.
– Зеленый ти? Кофе? Коктейль?
– Зеленый чай.
– О’кей.
Подошла официантка в красном фартуке и записала наш заказ.
– Как дела? Новый год? – Эрнст Кляйнц откинулся на стуле и изучающе смотрел на меня.
– Отлично. Просто отлично.
Мне всегда казалось, что иностранцы – насквозь фальшивые оптимисты и лгуны. Даже если у тебя весь мир катится в тартарары, это ни за что нельзя признать. Надо все время улыбаться и говорить «о’кей».
– А у меня – нет. Не о’кей, – с легкой грустью в голосе сказал господин Кляйнц.