Прямо под ноги пулям,Расталкивая года,По январям и июлямЯ проберусь туда…Никто не увидит ранку,Крик не услышит мой,Меня, китежанку,Позвали домой.И гнались за мноюСто тысяч берез,Стеклянной стеноюСтруился мороз.У давних пожарищОбугленный склад.«Вот пропуск, товарищ,Пустите назад…»И воин спокойноОтводит штык.Как пышно и знойноТот остров возник!И красная глина,И яблочный сад…О salve, Regina! [36] —Пылает
закат.Тропиночка крутоВзбиралась, дрожа.Мне надо кому-тоЗдесь руку пожать…Но хриплой шарманкиНе слушаю стон.Не тот китежанкеПослышался звон.
36
Здравствуй, царица! (лат.).
2
Окопы, окопы, —Заблудишься тут!От старой ЕвропыОстался лоскут,Где в облаке дымаГорят города…И вот уже КрымаТемнеет гряда.Я плакальщиц стаюВеду за собой.О, тихого краяПлащ голубой!..Над мертвой медузойСмущенно стою;Здесь встретилась с Музой,Ей клятву даю.Но громко смеется,Не верит: «Тебе ль?»По капелькам льетсяДушистый апрель.И вот уже славыВысокий порог,Но голос лукавыйПредостерег:«Сюда ты вернешься,Вернешься не раз,Но снова споткнешьсяО крепкий алмаз.Ты лучше бы мимо,Ты лучше б назад,Хулима, хвалима,В отеческий сад».
3
Вечерней пороюСгущается мгла.Пусть Гофман со мноюДойдет до угла.Он знает, как гулокЗадушенный крикИ чей в переулокЗабрался двойник.Ведь это не шутки,Что двадцать пять летМне видится жуткийОдин силуэт.«Так, значит, направо?Вот здесь, за углом?Спасибо!» – КанаваИ маленький дом.Не знала, что месяцВо все посвящен.С веревочных лестницСрывается он,Спокойно обходитПокинутый дом,Где ночь на исходеЗа круглым столомГляделась в обломокРазбитых зеркалИ в груде потемокЗарезанный спал.
4
Чистейшего звукаВысокая власть,Как будто разлукаНатешилась всласть.Знакомые зданьяИз смерти глядят —И будет свиданьеПечальней стократВсего, что когда-тоСлучилось со мной…Столицей распятойИду я домой.
5
Черемуха мимоПрокралась, как сон,И кто-то «Цусима!»Сказал в телефон.Скорее, скорее —Кончается срок:«Варяг» и «Кореец»Пошли на восток…Там ласточкой реетСтарая боль…А дальше темнеетФорт Шаброль,Как прошлого векаРазрушенный склеп,Где старый калекаОглох и ослеп.Суровы и хмуры,Его сторожатС винтовками буры.«Назад, назад!»
6
Великую зимуЯ долго ждала,Как белую схимуЕе
приняла.И в легкие саниСпокойно сажусь…Я к вам, китежане,До ночи вернусь.За древней стоянкойОдин переход…Теперь с китежанкойНикто не пойдет,Ни брат, ни соседка,Ни первый жених, —Лишь хвойная веткаДа солнечный стих,Оброненный нищимИ поднятый мной…В последнем жилищеМеня упокой.10–12 марта 1940Фонтанный ДомЕсли бы брызги стекла,что когда-то, звеня, разметались,Снова срослись – вот бы чтов них уцелело теперь.20 августа 1963
* * *
Совсем не тот таинственный художник,Избороздивший Гофмановы сны, —Из той далекой и чужой весныМне чудится смиренный подорожник.Он всюду рос, им город зеленел,Он украшал широкие ступени,И с факелом свободных песнопенийПсихея возвращалась в мой придел.А в глубине четвертого двораПод деревом плясала детвораВ восторге от шарманки одноногой,И била жизнь во все колокола…А бешеная кровь меня к тебе велаСужденной всем, единственной дорогой.18 января 1941Ленинград
* * *
От странной лирики, где каждый шаг —секрет,Где пропасти налево и направо,Где под ногой, как лист увядший, слава,По-видимому, мне спасенья нет.Осень 1944
* * *
Вслед за «Китежанкой» в Фонтанный Дом заявилась без спросу «Поэма без героя». Ахматова всегда говорила, что ее большие поэмы приходили незваными.
Первая версия «Поэмы без героя» (1940–1942) называлась более пространно: «1913 год, или Поэма без героя и Решка». В этом первоначальном варианте, широкому читателю неизвестном, она публикуется в настоящем издании.
* * *
…Я сразу услышала и увидела ее всю – какая она сейчас (кроме войны, разумеется), но понадобилось двадцать лет, чтобы из первого наброска выросла вся поэма.
Анна Ахматова. Из «Записных книжек»
* * *
Определить, когда она начала звучать во мне, невозможно. То ли это случилось, когда я стояла с моим спутником на Невском (после генеральной репетиции «Маскарада» 25 февраля 1917 г.), а конница лавой неслась по мостовой, то ли когда я стояла уже без моего спутника на Литейном мосту, в <<то время>>, когда его неожиданно развели среди бела дня (случай беспрецедентный), чтобы пропустить к Смольному миноносцы для поддержки большевиков (25 октября 1917 г.). Как знать?!
Анна Ахматова. Из «Записных книжек»
* * *
Когда в июне 1941 г. я прочла М<<арине>> Ц<<ветаевой>> кусок поэмы (первый набросок), она довольно язвительно сказала: «Надо обладать большой смелостью, чтобы в 41 году писать об Арлекинах, Коломбинах и Пьеро», очевидно полагая, что поэма – мирискусничная стилизация в духе Бенуа и Сомова, т. е. то, с чем она, может быть, боролась в эмиграции, как с старомодным хламом. Время показало, что это не так.
Из года сорокового,Как с башни на все гляжу.Как будто прощаюсь сноваС тем, с чем давно простилась,Как будто перекрестиласьИ под темные своды схожу.1941, августЛенинград(возд<<ушная>> тревога)
37
Смеяться перестанешь// Раньше, чем наступит заря. Дон Жуан(ит.).