Серебряная подкова

Тарджеманов Джавад

– "Грамматика российская" Ломоносова... Очень хорошо. А тут?.. "Евклидовы стихии, перевод с греческого Суворова и Никитина"... Вон как! Значит, вы, юный геометр, Евклидом увлекаетесь?

– Господин инспектор...
– начал было Коля.

– Старший учитель, - поправил его "строгий".

– Простите, господин учитель, я хочу быть землемером, а не геометром...

В это время из двери, на которой была прибита медная дощечка с надписью "Инспектор Илья Федорович Яковкин", вышел среднего роста человек, лет

сорока, и быстрыми шагами направился к столу, здороваясь на ходу с присутствующими легким кивком головы. Был он в черном полуфраке, в белом жилете и синих панталонах. Коля заметил: странная у него, точно приплюснутая, голова, гладкие жирные волосы, язвительная улыбка и совиный взгляд.

– Начнем, господа!
– сказал вошедший, глянув на мальчиков круглыми зеленоватыми глазами, затем добавил, обращаясь к "строгому": - Господин Корташевский, вы с Иваном Ипатьевичем старшим займитесь, - он кивнул на Сашу, - а мы с Львом Семеновичем испытаем среднего...

Поди-ка сюда!

Инспектор сел в мягкое кресло, рукой поманив к себе Алешу, - по росту принял его за "среднего Лобачевского".

У Коли вдруг закружилась голова. Саша, заметив это, шагнул к нему и незаметно поддержал рукой за пояс. Коля тотчас отвел его руку.

– Ничего, - шепнул он.
– Уже проходит.

Яковкин ничего не заметил.

– Ты... как тебя... Николай?.. Сядь вон туда, можешь порисовать, что ли, - покровительственно сказал он и обратился к Алеше.

Коля сел на указанное место. "Младший Лобачевский".

Машинально сунул руку в левый карман и вытащил оттуда грифель, а в другой руке, по забывчивости, положив книги на стол, продолжал держать аспидную доску. Это, видимо, и подсказало Яковкину - "можешь порисовать".

"Не буду!" - решил мальчик и выглянул в окно. Ветер свирепел сильнее, голые ветки деревьев метались, словно просили о помощи. На толстом суку старой липы неподвижно сидела ворона. Ей, наверное, холодно.

"Поделом тебе. Улетела бы в теплые страны греться на солнышке..." размышлял мальчик. Но ворона вдруг наклонила голову и так лукаво посмотрела в окно, что Коля не выдержал: рука сама потянулась к аспидной доске. Рисованье давалось ему легко. На доске появилась такая же ворона, даже умный взгляд ее был передан удачно. Коля увлекся и рядом с вороной посадил сороку, затем нарисовал сову с круглыми глазами, похожую на инспектора. Но тут голос Яковкина прервал его занятие:

– Младший Лобачевский, подойди к столу. А ну-ка, покажи мне, что изобразил.
– Он поднялся и подошел к мальчику. С минуту молча смотрел на его рисунок.
– Сотри, - сказал наконец приглушенным голосом.
– И ступай к столу!..

Корташевский и Левицкий удивленно переглянулись, они хотели посмотреть рисунок, но Коля уже стер его рукавом своей курточки.

– Приступим, - объявил Яковкин, усаживаясь в кресло.

Начало экзамена было неудачным. Коля так растерялся, что не расслышал первого вопроса. Когда же вопрос этот ему повторили, он

ответил неуверенно. Затем чуть не запутался в четырех правилах арифметики, но Левицкий пришел ему на помощь:

– Не волнуйся, братец, вижу - знаешь... Расскажи-ка нам про звательный падеж.

Коля молчал.

– Ну, когда хочешь позвать кого-нибудь из товарищей, как ты говоришь? уточнил вопрос Лев Семенович.

– Эй! Поди сюда!
– с отчаянием ответил Коля.

Яковкин язвительно усмехнулся.

Тогда Левицкий предложил:

– Прочитай нам свое любимое стихотворение.

– Выйдите на середину, - вставил Корташевский, нахмурив брови.

Коля подчинился. Он отошел от стола и, приподняв руку, начал читать по-латыни оду Горация "К Мельпомене".

Вскоре Яковкин прервал его, стукнув ладонью по столу:

– Хватит, можно так и попугая научить. Посмотрим, знаешь ли перевод.

– Знаю, - ответил Коля.

– Начинай!

Мальчик вспыхнул.

– Не буду, - сказал он.

– Как?!
– растерялся инспектор.

Дело принимало дурной оборот.

– Успокойтесь, Лобачевский, - посоветовал "строгий".
– Сейчас же извинитесь!

– Господин учитель, больше так не буду, - пробурчал Коля.

– Вот и прекрасно, - сказал Корташевский.
– Переведите нам первые строчки.

Создал памятник я, меди нетленнее,

Пирамидных высот царственных выше он.

Едкий дождь или ветер, яростно рвущийся,

Ввек не сломит его...

читал Коля.

– Довольно, - сказал учитель.
– Знаете... Прочтите нам, Николай, и русские стихи.

Он прочитал им басню Ломоносова о двух астрономах и поваре, отвергавшем утверждение Птолемея следующим доводом:

Кто видел простака из поваров, такого,

Который бы вертел очаг кругом жаркого?

Корташевский и Левицкий, переглянувшись, одобрительно кивнули друг другу. Но Яковкин был недоволен.

– Та-ак-с, - протянул он.
– А кто же тебя, Лобачевский, обучил такому стихотворению?

– Мама, - сказал Коля.

– Ее выбор не одобряю, - объявил инспектор.
– Стихами, смысл которых тебе еще не ясен, голову забивать не следует. Лучше скажи нам, какие люди назывались в старину волхвами?

Коля удивленно посмотрел на Левицкого, и тот счел нужным вмешаться.

– Извините, господин инспектор, - вежливо напомнил он.
– Мы же собираемся принять Лобачевского в нижние классы.

Яковкин нахмурился:

– Куда его, такого, в нижние! Я бы совсем не принял.

Только вот за то, что воспитанник покойного Шебаршина...

Ладно уж, пусть попробует в начальном, подготовительном...

Старшие преподаватели присоединились к его решению.

Экзамен кончился. Инспектор подписал свидетельство, что Лобачевские Александр и Алексей приняты в нижние классы как весьма достойные.

– А ты, - сказал он Коле, - будешь в классе начальных правил языка российского и арифметики у господина Федора Петровича Краснова...