Серебряная подкова

Тарджеманов Джавад

Воспитанники, обвязавшись вокруг пояса полотенцем, построились. Чтобы согреться, боками толкали друг друга.

Надзиратель, хмуро посмотрев на всех, махнул рукой.

– Веди!
– разрешил он.

Мальчики следом за дежурным зашагали в умывальную. Там сразу же началась борьба: умывальников всего лишь три, а каждому хотелось вымыться пораньше.

"Старички" ругались Охрипшими голосами. Высокий широкоплечий гимназист локтем оттолкнул Мишу Рыбушкина в угол.

– Сторонись, после Смолина я моюсь!
–

крикнул он.

Смолин, такой же грубый, широкоплечий, под стать первому, плескался над умывальником, разбрызгивая воду во все стороны. Когда же кончил умываться, высоко поднял мыло и крикнул:

– Кому дать? Кто Петра Смолина сегодня угощает, подходи!

На три умывальника воспитанникам выдавали один кусок мыла.

– Отдай сюда!
– потребовал Миша.

Кто-то заявил:

– Надзирателю скажем!

Смолпн рассердился, пригрозил им:

– Ну, подождите, жадюги. Небось карманы от гостинцев лопаются...
– Он осмотрел всех столпившихся.
– Эй, Панкратов! Таврило! Выходи, получай!

Из толпы нерешительно выдвинулся некрасивый большеголовый мальчик. Добрые глаза его смотрели вниз.

– Бери, бери!
– протянул ему Смолин.
– Живо! Тебе, кажется, мать пирожков принесла, я видел...

Несколько раз, когда Коля становился под кран, его сзади оттаскивали за ворот. Умыться удалось ему в последнюю очередь.

Наконец причесанные гимназисты парами проследовали в столовую. На столах дымились кружки горячего молока, возле каждой - ломоть пшеничного хлеба. Но сначала, перед завтраком, нужно выслушать молитву.

– "Очи всех на тя, господи, уповают, и ты даешь им пищу во благовремении", - громко читал юноша в мундире с красным воротником.

Ученики стояли со сложенными крест-накрест руками.

После молитвы расселись по скамейкам. Счастливчики достали из карманов домашние лакомства. Со всех сторон посыпалось:

– Княжевич, дай баранку, я тебе задачку решу.

– Сенька, твой черед. Я тебя угощал, помнишь?

– Давай сменяем хлеб на молоко!

Смолин выжидал, когда надзиратель, свесив голову, задремлет.

– Эй, Таврило!
– тараторил он.
– Твой пирожок так и рвется ко мне в рот, помоги-ка ему. бедняжке, найти дорогу!

Коля вспыхнул, но Миша предупредил его:

– Ешь! И не связывайся...

Когда звонок возвестил окончание завтрака, мальчики, покинув скамейки, гурьбой устремились к выходу: каждый спешил вовремя попасть в свой класс.

Началась возня у двери, затем на лестнице. Под общий хохот один мальчуган вскочил на плечи другому.

Спускавшийся вниз надзиратель не выдержал.

– Обезьяны!
– крикнул он и стащил наездника. Затем, распахнув дверь чулана под лестницей, втолкнул его туда и запер на задвижку.

– Темница, - шепнул Рыбушкин.
– А есть еще настоящий карцер, туда сажают надолго.

– За что?
–

не понял Коля.

– Узнаешь...

Разогнав гимназистов по классам, надзиратель ушел.

А Краснов опоздал на урок. Оставшись без присмотра, гимназисты зашумели, забегали. Кто-то залепил комком жеваной бумаги толстощекому Николаю Княжевичу прямо в нос. Тот не долго думая швырнул в обидчика своей доской.

Аспидная доска со свистом пролетела по воздуху и попала в оконное стекло.

На звон и грохот прибежал хромой сторож.

– Чье баловство?
– крикнул он грозно.
– Сейчас же выходи, который озорник!

Перепуганные мальчики молчали.

– Вот я господину инспектору доложу, - пообещал старый инвалид и, хлопнув дверью, заковылял по коридору.

– Признавайся, Княжевич, - посоветовал Рыбушкин.
– Твой отец прокурор. Тебе язва эта ничего не сделает, а не то нам всем...

Он не успел договорить, как в дверях показался инспектор Яковкин, красный от возмущения.

– Весьма похвально, - медленно произнес он, ехидно улыбаясь.
– Весьма похвально. Примерное поведение воспитанников - украшение гимназии...

Окинув зорким взглядом всех учеников, инспектор посмотрел в упор на Колю, будто сверля его своими круглыми глазами.

– Лобачевский, - произнес он медовым голосом.
– Вижу, ты скажешь мне, кто посмел разбить казенное стекло.

Коля недоуменно пожал плечами.

– Дурачком прикидываешься?
– завизжал Яковкин, топая ногами.
– Не верю, что не видел! Не верю, что не знаешь!

Он остановился первести дух, но Коля в это время сказал ему:

– Знаю... Это я стекло разбил, господин инспектор!

В классе послышался глубокий вздох. А спустя минуту надзиратель и сторож, прибежавшие на крик инспектора, уже волокли Колю в дальний конец коридора.

– В карцер его! На хлеб и воду! Потом совет гимназии рассмотрит! задыхался инспектор, устремляясь по коридору в другую сторону.

Сторож и надзиратель втолкнули Колю в карцер и, с грохотом хлопнув дверью, задвинули тяжелый засов.

Несколько минут Коля стоял неподвижно, затем, когда шаги в коридоре стихли, очнулся и, кинувшись к двери, что было силы забарабанил по ней руками.

– Пустите!
– кричал он срывающимся голосом.

Уйду от вас! Убегу! Пустите!

Но к нему не подходили - за дверью было тихо.

Коля сел на пол, спиной опираясь о грязную стену.

Теперь он мог осмотреться. В небольшой пустой комнате стоял полумрак, по углам висела давняя паутина. Окон в карцере не было, и свет падал сверху, через трубу с круглым стеклом, вмонтированную в крышу. Ему стало жутко. "Мама не простит, - подумал он.
– Сколько хлопотала, сколько денег истратила. И вот... А с какой радостью мы ехали в Казань! И вдруг эти Краснов, Яковкин... Совсем не такие..."