Серебряная свадьба полковника Матова (сборник)

Стоянов Людмил

Мать, улыбаясь, кивает головой. Она польщена и счастлива тем, что на выставку приняли вышитый ею передник и что в тот же день иностранцы хотели его купить. Она колеблется, продавать ли его, но ведь теперь такие расходы…

— Неужели ты не вышьешь себе другой, еще красивее? — убеждает её тетя Парашкева. — Продавай!

Тем временем Колё поспешно уводит меня через черный ход, чтобы показать мне Марину. Мы переходим пыльный мост и долго бредем по кривым и тесным улочкам Каршияка. Пахнет нечистотами, в зеленых лужах возятся босые дети. Вот и Марпца, ровная, широкая. Колё клянется, что теперь она обмелела, а поглядел бы я, какая она зимой или весной! Под невысокими вербами, возле острова,

он раздевается… Как он плавает! А я плескаюсь у берега, и другие ребята смеются. Но где же мне было научиться плавать? Река в нашей деревне маленькая, стремительная, ни на один миг не останавливается на месте. И все же я её люблю… Но вот мы уже одеты и спешим туда, куда нас тянет как магнитом — на выставку, смотреть на запуск воздушного шара. Колё говорит, что это невиданное чудо. И он знает, где на задах сада низкий забор. Мы перелезаем через него, никем не замеченные.

На озере пыхтит пароходик "Ангел Кынчев". Прокатиться на нем — это такое счастье! Но как? Для этого нужны деньги, а у нас ломаного гроша нет. А вот машины можно смотреть и бесплатно. Только я не знаю, какие машины мне покажет Колё. Может быть, они вроде локомотива? Такие же страшные, как на железной дороге?

— Такие же, только сами не двигаются, — успокаивает меня Колё.

Входим в первое здание, низкое, построенное в форме буквы П. Внутри настоящий электрический музей: сказочный, разноцветный, откуда-то идущий свет, электрические лампы, утюги, чайники, шнуры… Уходя, мы прочли надпись: "Бельгия".

Волшебный стеклянный дворец. Неслыханная сказка, которую и рассказать не найдешь слов. Хрустальные сервизы, драгоценнейшая стеклянная посуда — бокалы, кувшины, графины: Чехия.

Высокие здания, мосты через Дунай, гусары в походе, венские вальсы: Австро-Венгрия. Пшеница, фрукты, колбасы…

Огромные железные чудовища с надписями "Ганс и К⁰" — электрические молотилки, "Браун и К⁰" — паровые турбины, "Эссен — Крупп" — локомотивы. Сотни плугов, рядовых сеялок, сенокосилок, веялок… Колё все их знает, и как они работают, как движутся. Посетителей немного, это хорошо одетые господа. Они все медленно обходят, разглядывают, на их лицах заметна робкая почтительность: Германия.

В болгарском павильоне все просто и знакомо: пшеница, картофель, фасоль, семена, гончарная посуда, деревянные миски, деревянные баклаги, телеги, пролетки из Софии, Врацы… Эх! Свободная Болгария тоже не хочет отставать от других — бедная, жалкая, со своей фасолью и деревянными мисками.

На дворе уже сумерки, и мы спешим посмотреть воздушный шар. Он висит в воздухе за высоким забором, покрытый веревочной сеткой, привязанной к земле. Под шаром висит огромная корзина, в которой могут поместиться четыре человека. Невысокий мужчина с горящими глазами бегает туда и сюда и распоряжается. За забором внутри полно народу. Сквозь щели мы не можем разглядеть, что они делают, — публика ли это или служащие. Невысокий человек в белом костюме — мосье Готард, хозяин шара. Герр Майер, рослый румяный мужчина, бритый, с растрепанными русыми волосами, — его помощник. Они так и называют друг друга: "мосье Готард" и "герр Майер".

Толпа вокруг нас растет: когда же запустят шар? Все в нетерпении. Уже темнеет, пора начинать.

Какой-то человек влезает в корзину. За ним второй и третий. Отвязываются от зеленых колышков веревки. Слышны торопливые крики, тревожные и громкие. Огромный шар быстро подскакивает вверх, как будто довольный, что его освободили от пут, а потом медленно поднимается дальше, покачиваясь из стороны в сторону. Люди в корзине машут руками и шляпами, а с земли гремит "ура" и "браво".

С выставки,

с улиц, с балконов все смотрят на это чудо и прищелкивают языками. Больше им ничего не остается делать.

Огромный шар, уже похожий на маленький детский шарик, медленно исчезает в небе. Свет его зеленого фонаря мерцает, как новая звезда, а сотни глаз впились в него, словно загипнотизированные.

Возвращаясь домой, мы с Коле долго глядим на зеленую звезду, а когда позднее поднялся ветер, мы увидели, как она неожиданно метнулась вниз и понеслась туда, где Марица теряется в густых зарослях ивняка, далеко к горячим полям Фракии.

Что сталось с людьми в корзине? На другой день нам рассказали, что их подобрали где-то около Чирпана. Кого с исцарапанным лицом, кого с вывихнутой рукой или сломанной ногой.

ПЕЩЕРА КАЛИПСО

Это наш последний день в Пловдиве, и нам надо торопиться, чтобы осмотреть все. Вот мы на пароходике "Ангел Кынчев". Он такой маленький, что берет только десять пассажиров и, пыхтя, обвозит их вокруг круглого, как гумно, озера. Мать стоит, не шевелясь, скрестив руки на груди, в ожидании, когда мы слезем. Она боится, что стоит ей шевельнуться, как нарушится равновесие и пароходик опрокинется. Отец объясняет, как двигается наш пароходик, который, сделав несколько кругов, останавливается у пристани. Тут отец громко смеется в ответ на слова матери: "Слава богу, все кончилось благополучно". Ей неизвестно, что вода здесь едва доходит до пояса и что есть озера величиной больше половины Болгарии, не говоря уж о морях и океанах — они так огромны, что и самые большие пароходы не могут пересечь их за месяцы. Да!

А цирк? Кто осмелится утверждать, что есть вещи интереснее цирка?

Подымаемся на четыре ступеньки. Отдергивается красная занавеска. За ней опускаемся на четыре ступеньки, и вот мы опять на голой земле. Зачем такая чертовщина? Вероятно, для пущей важности. Представление началось. По небольшой круглой арене, посыпанной мягким навозом, бежит смешная карликовая лошадка, управляемая маленькой цирковой наездницей. Она то сидит на ней, то перескакивает через нее, то стоит на ней вверх ногами, то прямо, придерживаясь то одной, то другой рукой.

Стоя на одной руке, она исчезает за занавеской.

— Слон, слон, — шепчет отец, когда появляется какое-то громадное чудовище, которое я видел на картинке, но которое теперь меня пугает. Мы сидим возле самой арены, так что слон проходит совсем близко от нас. Он ловит хоботом брошенное ему яблоко и подает его идущему рядом с ним человеку с длинным кнутом. Потом человек выбивает на пестром бубне какой-то танец. Слон мелко переступает или, присев на свой широкий зад, послушно поднимает передние ноги. Хобот у него поднят вверх, а на нем ваза с цветами. Он двигается, а она не падает.

Щелкает кнут. Хобот протягивается вперед, человек ловким движением хватает вазу. Слон, стоя на своих неуклюжих ногах, тяжело покачивается, словно кланяясь на рукоплескания. Потом медленно уходит.

Оттуда, где скрылся слон, появляется в этот миг какой-то пестрый живой шар. Переворачиваясь с ног на руки, он кувыркается наискосок на арене, как большое пестрое колесо. А! Это тот же клоун, что выкликает перед входом: "Милости просим, господа! Наполовину женщина, наполовину рыба!" Смешной человек в пестрых шароварах, с таким же пестрым остроконечным колпаком на голове, с красным носом и с лицом, осыпанным мукой. Он встает, корчится, показывает на свой живот, будто голоден. Внезапно сверху, с потолка, спускается какой-то узел и шлепается на арену. Это другой клоун, такой же оборванец с красным носом и белым лицом. Он вскакивает, поворачивается к партнеру и, широко улыбаясь, говорит: