Серебряная тоска

Юдовский Михаил Борисович

– Завязвывай, Серёжка, - поморщился Руслан.

– А чё?
– нахально удивился Серёжка.
– Я, между прочим, единственный, кто оказвает этой могилке хоть какие знаки внимания.

– Какие?

– А такие.
– Серёжка нагнулся, раздвинул рукою заросли лопуха и достал оттуда бутылку водки.
– Я её здесь всегда нычкую. Напарник Корнеич такая сука - хоть ты где в сторожке спрячь - через три стены учует, найдёт и выпьет. А Роман Петрович - тот уж больше ничего не пьет - после мебельного лаку завязал.

У меня,

честно говоря, мороз прошёл по коже. Русланчик прижался ко мне и дрожал, как щенок. Даже Кольке, кажется, было не по себе.

– Ну что, пацаны.
– Серёжка содрал с бутылки закрутку.
– Выпьем прям здесь, прям из горла за упокой души Кузнецова Роман Петровича, 31-84?

– Ну тя на хер, - сказал я.
– Пошли, Руслан.

– Серёг, мож того её, в сторожке у тебя выпьем?
– робко спросил Колька.

– Как угодно. Я свою порцию выпиваю здесь.
– Серёжка приложился к бутылке и отпил ровно четверть.
– Спи спокойно, дорогой плотник.
– Он передал бутылку Кольке.
– Пей.

Колька взял бутылку и направился к сторожке. Мы с Русланом зашагали вслед, но не к сторожке, а на выход. Угрюмо распрощались с Колькой и покинули кладбище через те же центральные ворота.

Автобуса ждали молча - настроение было пакостным и разговаривать не хотелось.

Людей на остановке, кроме нас, не было - кому охота тащиться в кладбищенскую глушь в будний день по такой погоде. Наконец, автобус подошёл, мы зашли и сели у окошка друг против друга. Руслан прислонил голову к оконному стеклу, рассматривая невидимые снежинки. Двери закрылись, атобус тронулся. От встряски Русланчик слегка ударился головой о стекло, потёр ушибленное и почему-то глянул на меня с какой-то полувиноватой улыбкой. Я улыбнулся ему в ответ.

– Ничего, - сказал он, слегка коснувшись своею рукою моей, - сейчас приедем домой, гори оно всё огнём, и всё будет хорошо.

– Обязательно, - кивнул я. Слова вылетали из меня, точно сами по себе.
– Обязательно всё будет хорошо. Так хорошо, как нам с тобой и не снилось.

И действительно - нам пока и не снилось. Не снилось в последний вечер.

* * * - Кондрашов, Рябинин, Матушинский, Ибрагимов!
– Голос Зои Александровны трепетал от негодования.
– Лессе ву ля кляс!

– Чево?
– Колька повернул к Серёжке свою широкую ряшку.

– Любимая учительница французского предлагает нам выйти прогуляться. С вещами.

– Возьмите вещи и к директору на выход - шагом - марш!
– Некрасивое лицо Зои Александровны пылало от гнева.

– С вещами на выход, - вставил Руслан.
– Пацаны, а ведь с этими словами освобождают из тюрьмы.

– Ибрагимов!
– взвизгнула Зоя Александровна, - На твоём месте я бы не ёрничала, а подумала бы, как объяснить директору синяк под глазом. Совсем обнаглели!

Устроить драку перед кабинетом классной руководительницы за минуту до урока!

– Но, согласитесь, драка была честная -

двое на двое, - сказал я.

– Матушинский, а от тебя я вообще ничего подобного не ожидала! Мальчик из интеллнгентной семьи, мать - учительница, один из лучших в группе по французскому...

– А, может, у меня французско-мушкетёрская страсть к дуэлям?

– Все четверо - вон из класса. К директору. Объясняйте ему, какие у вас страсти!

Колька, Серёжка, Русланчик и я взяли свои портфели и поплелись на выход... с вещами.

– Ну, и чё скажем директору?
– спросил Колька в коридоре.
– Небось, нафискалите?

– Да пошёл ты, ещё на тебя фискалить, - огрызнулся Руслан, потирая глаз.

– Сам пошёл!
– вспыхнул по-новой Колька.
– Снова в глаз захотел?

– Колян, успокойся, - угомонил его Серёжка.

Колян немедленно успокоился. Каждое слово Серёжки было для него приказом.

– А и правда, пацаны, что мы скажем директору?
– Серёжка повернулся к нам с Русланом.

– Не ваша забота, - буркнул я.
– Говорить будем мы.

– А спрашивать будут всех.

– Тебя-то, дурака, спрашивать ни о чём не будут.

– Хочешь опять подраться?
– Колька с готовностью почесал кулаки.

– Остынь, Колян. Перед директорским-то кабинетом не будем устраивать драки.

Постучись.

Колян остыл и постучался.

– Да, - строго проговорил голос секретарши.
– Хто там?

– Свои.
– Серёга отстранил Кольку и первым распахнул дверь приёмной.

– Драссе. Нас Зоя Александровна к Матвей Владимирычу направила. По поводу безобразной драки, учинённой нами сегодня.

– Кондрашов, не юродствуй, - поморщилась секретарша Эльвира Павловна. А от тебя, Матушинский, я этого вообще не ожидала. С такой-то мамой!

"Далась им всем моя мама!" - подумал я с тайной злостью.

– Подождите здесь!
– Эльвира Павловна окинула нашу группу уничижительным взглядом и скрылась в двери директорского кабинета.

Мы нахохлившись молчали, не желая даже глядеть друг на друга.

– Матвей Владимирыч ожидает вас у себя.
– Эльвира вновь возникла в приёмной и уселась за свой секретарский стол с совершенно отсутствующим видом.

Вот гадина! Довольно хладнокровно мы распахнули дверь в святая святых нашей школы - кабинет директора, и переступили порог. Матвей Владимирыч Зисерсон, человечек лет шестидесяти, местами курчавый, местами лысый сидел за массивным письменым столом, просматривая определённые бумаги.

– Явились наконец-то!
– воскликнул он, когда мы вошли.

– Что значит "наконец-то"?
– не понял я.

– Это значит, что вести в школе разносятся очень быстро. То есть, то, что Зоя Александровна отправила вас ко мне, сюрпризом для меня не было. Я вами огорчён, ребята! Ибрагимов, как по-вашему, вас очень украшает этот синяк?