Серебряные стрелы
Шрифт:
– Какие Вам нужны доказательства, личная печать Великого Канцлера и с каких это пор язычники стали нам братьями? – усмехнулся Маршал Крейг, почти старик, снискавший славу солдата в долине Дев.
– Сказано это к тому, сир Дениелс, что даже если мы с северянами полностью перебьём, друг друга убийства всё равно не прекратятся, только в аду войны понять это уже будет нельзя, – вмешался Первый министр, лорд Гамильтон, седобородый, подслеповато щурившийся старик.
– Доказательств, что убийства всех этих женщин совершили северяне, у нас нет. Думаю, они вообще здесь не причём, но разве из этого следует, что нам не за что драться? – заметил на всё это слегка дребезжащим голосом начальник Тайного Совета Бенджамин Брандт, высокий, сухой, абсолютно лысый мужчина лет пятидесяти. Мастер Брандт
– Да, действительно, воевать нам есть за что, – произнесла королева, сидевшая положив руки на подлокотники трона. Неглубокое декольте тёмно синего платья открывало не столько грудь, сколько красивое ожерелье на ней и длинную шею, со слегка обвисшей кожей под подбородком. Серо–голубые глаза были серьёзны, губы сжаты в узкую линию, на плечах её скованная золотой пряжкою висела белая мантия, а на голове, поверх красиво уложенных длинных тёмно–русых волос лежала золотая корона, вверху которой шли украшенные драгоценными камнями острые клинья. – Ведь северяне не зависимо от того виновны они в жестоких убийствах или нет вторглись в наши пределы.
– Моя королева, – вновь подал голос Хранитель Печати. – Хотелось бы узнать у барона Хелфорда об обстоятельствах, предшествовавших нападению. Ведь отряды наших сорвиголов довольно длительное время разоряли приграничные земли, и если барон был как–то причастен к этому, то это многое объясняет.
– Но не даёт ответ на главный вопрос, – хлопнув ладонями по подлокотникам, перебила его Элисандра, – что нам делать дальше. Армия не воевала двадцать лет, и пехота её состоит в основном из крестьян поместных землевладельцев, занятых сейчас уборкой урожая. У противника примерно такая же картина, с одним лишь отличием: их войско не так давно прошло сквозь горнило междоусобной войны и является более сплочённым и дисциплинированным чем наше. Барон Хелфорд тяжело ранен и не известно поправится ли вообще. Все кто был, так или иначе причастен к этим нападениям, мертвы, и как же теперь нам решить эту проблему: оставить всё, как есть или идти отвоёвывать отобранную территорию? Что думаете об этом вы, милорды?
У членов королевского совета на поясе висел короткий деревянный меч. Подняв его той или иной стороной, каждый высказывал своё мнение: рукоять означала, нет, поднятое вверх лезвие говорило да. Почти все из явившихся сегодня вельмож высказались за начало военных действий, лишь несколько воздержались от принятия решения, не подняв деревянное «оружие» вовсе.
– Итак, господа, – подвела итог совета Элисандра, зябко кутаясь в плащ, – жребий брошен. Сзывайте рыцарей, пусть идут без ненужного промедления к Вороньему камню; когда армия будет готова, мы нанесём ответный удар.
Вороньим камнем прозвали одиноко стоящую чёрную скалу находящуюся посередине приграничной полосы земель королевства и являвшуюся удобной точкой сбора и дальнейшего продвижения вглубь территории северян. На военном совете будет решено, пойдёт ли войско к Зелёному Долу или начнёт с освобождения Кротовьих Нор. Маховик войны был запущен, и известие о грядущих испытаниях разлеталось по округе из уст в уста, и кто-тошёл записываться добровольцем во вспомогательные отряды, а кто-тостарался уехать подальше со своею семьёй.
***
В возвышавшемся над рекою каменном особняке заканчивались последние приготовления к предстоящей встрече экзархов Отвергнутого Бога. Было утро, и солнце, поднимаясь на небо, сквозь три полукруглых окна залило лучами просторную залу с медной треногой посередине, где горела чаша со священным огнём. Находясь в круглой башне, по периметру которой шли двенадцать окон, эта зала весь день имела доступ к свету. На ночь окна закрывались ставнями, но с рассветом открывались вновь.
Вокруг горящей чаши стояло двенадцать кресел, по числу жрецов, верховными из которых считались лишь шесть, хотя только двое из них на самом деле являлись таковыми, остальные же ещё готовились к вступлению в сан. Но таким, было, правило и жрецы, заходя по одному в покинутую слугами залу, занимали свои места. Когда все двенадцать оказались на месте, один из них которому доверили председательствовать
– И так братья вот и собрались мы в это трудное время, по зову благочестивого Мельхиора. Пусть же он сам объяснит нам, зачем собрал всех здесь, я же от себя могу только поблагодарить вас, за то, что откликнулись на мой зов. – Двенадцать экзархов представляли разбросанные по королевству и за его пределами церкви Отвергнутого Бога, являвшиеся тайными сообществами людей, не предавших попранное божество и продолживших ему служение, существуя на пожертвования.
– Все вы слышали братья недавнюю историю о целителе, не отрёкшемся веры предков, которого преследовали Элисандра и Первосвященник, обвинив в колдовстве и ереси, но которого предал смерти, наш возлюбленный брат Бальтазар. – Взял слово Мельхиор, верховный жрец, равный по авторитету среди верующих фигуре Бальтазара. Соперничество между ними длилось уже много лет. У каждого теперь нашлись свои последователи и хотя формально они не были в ссоре, разница в трактовке того или иного места священной книги приводила к жарким спорам и всё закончилось в конце концов тем что живя в одном городе они почти перестали, видится и общались между собою через посредников. В глубине души Мельхиор, выходец из бедных кварталов Нижнего города завидовал Бальтазару, волею проведения, родившегося в богатой семье династии потомственных жрецов. Роскошь являлась постоянным спутником Бальтазара и выбор дальнейшей судьбы оказался предопределён: не стать священником он просто не мог. Мельхиор же рос в нищете, страдая от голода и нужды, и добился всего, что имел к пятидесяти годам по воле Бога, собственных способностей, упорства и случая. – И я обвиняю тебя, Бальтазар в убийстве из–за гордыни, дурманящей твой разум. Ты возгордился силой своей и мудростью, приравняв себя к Богу, ведь только тот, кто дал нам жизнь может её и отнять.
– Но разве не сказано в Священных книгах: «Остерегайтесь лжепророков, что придут к вам в овечьей шкуре, а внутри – хищники по сути своей. И дадут они великие знамения и чудеса, чтобы прельстить и избранных. Но пророка того должны вы предать смерти, за то что уговаривал вас отступить от Бога».
– И ещё сказано: «Не судите, да не судимы будете».
– В чём же вина моя, в том, что следую букве закона? Ведь сказано было пророками: «Не уповайте на человека, коего дыхание в ноздрях его, а надейтесь лишь на Господа нашего». Не в том ли причина твоих обвинений, что хочешь ты, просто избавится от меня?
– Никто не спорит, Бальтазар, что мало есть тех, кто знает лучше тебя Священные книги, – усмехнулся Мельхиор в ответ на это. – Но следуя букве закона не обязательно казнить людей не похожих на тебя, лишь потому, что не можешь ты осмыслить причину всей непохожести. И да, ты прав, велик Добрабран и всё королевство его, а только тесно нам в нём с тобою. Беда братьев наших не в гонениях Первосвященника, а в том, что видим мы друг в друге врагов – лишь в единстве наша сила и наше спасение. Но слишком разные мы с тобою, чтобы быть вместе и не смерти я твоей жажду, а справедливости. Я обвиняю тебя, в напрасном убийстве и пусть рассудит нас Братский круг.
– Ничтожны твои обвинения, но в чём–то ты прав. Я соглашусь с твоими словами, предоставив судьбу решению братьев, хотя и не чувствую за собою вины. Но прежде чем вы скажете слово своё, братья, хочу спросить вас, кто думает так, как брат наш Мельхиор?
Экзархи сидели в порядке значимости и самые низшие по рангу первыми поднимали свой посох, что помогал им в дороге и был грозным оружием в умелых руках. Девять из десяти голосовавших жрецов подняли жезл, что означало «Да», лишь Роланд, преданный Бальтазару не сделал этого. Подобное обстоятельство смутило Бальтазара, он считал, что его сторонников больше чем противников, а оказалось, что остался один. Было ли это следствием сговора, подкупа, запугивания или они поступили так от чистого сердца, не одобряя его поступка, уже не имело значения. Опальный жрец остался в меньшинстве, и обида на братьев, что знали его гораздо дольше, чем казнённого им лжепророка, а многие из которых были обязаны если не всем, то многим, кольнула сердце, и он ответил: – Ну что же, раз братья решили, пусть будет так. Я пойду по Кругу.