Серебряные стрелы
Шрифт:
***
Он был зверем. Он снова стал зверем безжалостным и беспощадным, идущим по следу перепуганной жертвы. Панический ужас, исходящий от неё вёл по следу лучше любых указателей и он понимал звериным чутьём, что добыча близко. Узкие переулки Добробрана ничем не напоминали бескрайней пустоши южных земель, лишь кровь его охотничьих трофеев была одинаково пряна на вкус. Зверь любил охотиться и теперь после вынужденного воздержания навёрстывал упущенное, став ещё беспощаднее.
Он не выбирал их специально, все это были одиноко идущие за–полночь женщины. Хищник никогда не нападал врасплох, он давал им время наполниться переполняющим волю ужасом до холодящей кровь паники,
Запах восковых свечей и церковных масел становился сильней и наконец, повернув очередной раз в лабиринте городских улочек, строившихся весьма произвольно и потому не имевших общего плана, увидел впереди бегущую фигуру, иногда спотыкающуюся в темноте о разбросанный хлам. В отличие от человека зверь во тьме видел как днём, в два огромных прыжка он оказался рядом и сев на задние лапы разглядывал свою новую жертву. Она была уже не так молода, невысокая, измождённая постом и молитвой жрица Ордена Матери–Девы. Скорее ощутив чем, увидев его, понимая, что бежать больше некуда она принялась молотить в закрытые ставнями окна; толи дом был нежилым, толи домочадцы предпочли не вмешиваться в происходящее, но никто не отпер ей дверь и даже не выглянул из окна. Поняв, что обречена, женщина закричала пронзительно и страшно.
Крик её, страха, отчаянья, боли которым она прощалась с этим миром, открывая дорогу в мир иной, оборвался внезапно и, слизывая его с городских стен, опустилась на встревоженный переулок мёртвая, гнетущая тишина, от которой готовы были лопнуть барабанные перепонки.
***
– Пятая за четыре последних месяца, – проворчал начальник городской стражи, оглядывая растерзанное тело, которое словно кромсали огромными клинками. Капюшон плаща был накинут жертве на голову, и лица не было видно, на уровне же груди ткань отсутствовала и взорам открывалась огромная выеденная рана на месте брюшной полости. – А кто она, известно?
– Её звали Тира, жрица из Храма, шла с вечерней службы, – откликнулся стоящий чуть поодаль старший караула, высокий, статный мужчина лет сорока пяти. Он был одним из тех, кто нашёл тело и первым кто его осмотрел.
– Странные раны, – произнёс Мастер Эндрю, поворачиваясь к королевскому лекарю; женщина была мертва, помощь ей уже не понадобилась и поэтому немолодой, располневший в последнее время врачеватель даже не открывал кожаный футляр со своими инструментами.
– Если не сказать большего. Точно такие же повреждения были и на телах остальных несчастных. Кожа разрезана чем–то чрезвычайно острым и вместе с мышцами задрана вверх, словно рубашка до уровня шейных позвонков. Видишь эти точки на позвоночнике? Кто-тоили что-то высосало из них жидкость до последней капли. За свою жизнь я видел много ужасных смертей, но такое на моей памяти впервые, – лекарь вздохнул, а потом, достав из ручной клади небольшой кожаный мешочек с вином сделал хороший глоток. Как понял Мастер Эндрю по румянцу на его щеках уже не первый за это утро.
– Это ты так сразу можешь сказать? – недоверчиво спросил он, глядя в лихорадочно блестящие глаза старого знакомого.
– Да тут и говорить нечего – позвоночник пуст, как мой мешок, а эти раны точно такие же, как и у остальных, – перевернув свою фляжку, доктор грустно смотрел как, сорвавшись, летит вниз последняя капля тёмного, словно кровь хмельного напитка. Мастер Эндрю и сам с радостью выпил бы пинту эля, но ему в отличие от приятеля нужна была ясная голова.
– Но
Это был даже не вопрос, а крик души старого солдата, сочувствовавшего растерзанным бедняжкам и не способного уберечь от беды следующих жертв. А в том, что они будут, начальник городской стражи уже не сомневался – всё, что он мог сейчас, это сторонним наблюдателем разглядывать убитых и от собственного бессилия у него на душе становилось ещё гаже. Между погибшими не было абсолютно никакой связи: убитые со звериной жестокостью женщины происходили из разных социальных слоёв, не были знакомы и не имели ничего общего.
– Я вот тоже всё думал, думал над этим, – проворчал лекарь, со злостью разглядывая пустую флягу в своей руке, – но понять так и не смог. А человек ли это?
***
Полумиллионный город загудел, как растревоженный улей; началось всё с базаров и уличных сборищ. Давние знакомцы уже с опаской смотрели друг на друга, всеобщая нервозность и подозрительность опасной инфекцией охватила Добробран, а самые осторожные уже стали отправлять свои семьи подальше от городской черты. На рынках, в корчмах, питейных забегаловках, постоялых дворах только и было что разговоров об жутких расправах, а люди всё больше сходились во мнении, что это дело рук северян.
– Убить человека для них обычное дело, будь то воин, старик или невинная девушка, – убеждённо говорил мужчина со шрамом, рассёкшим ото лба до подбородка его заросшее поседевшей бородой лицо с блестящими от выпитого эля глазами. – Их языческие боги до сих пор заставляют совершать человеческие жертвоприношения. Я видел сам, как жрец вырезал сердце ещё живого человека, умиротворяя разгневанное божество. Шесть долгих лет, показавшихся вечностью, я был у них в плену. Таскал навоз, спал в хлеву со свиньями и жрал то же что и они.
– Но ведь эти убийства совершил явно не человек, а дикий зверь и северяне здесь не причём, – возразил невысокий парень, апеллируя к здравому смыслу, но возбуждённая разогретая спиртным толпа слышала лишь то, что хотела слышать.
– Много ты знаешь!
– Языческий заступник!
– Не видел этого сам, но знаю от людей, которым можно верить: тамошние жрецы обучены магии и при необходимости могут обратить человека в волка, медведя. Могут парить по небу, глядя на мир глазами птицы.
– Не знаю уж, правда это или нет, – пробасил верзила в промасленном кожаном фартуке, – но одно знаю точно: они нас не любят и нам их любить не за что.
Горячие головы, собравшись в отряды, делали вылазки, в приграничные деревни, сжигая овины и угоняя скот. Северяне не заставили себя ждать с ответом и запылали уже сёла Добробрана. Былые обиды саднили не заживающей раной, и нужен был только повод для начала новой войны.
Война скакала на пегом жеребце с ярким плюмажем на шлеме. Рассветное солнце, пробиваясь сквозь тучи, играло с железом натёртых до блеска лат. Отряд, называвший себя Мстители Добробрана, заходил всё глубже на территорию северного королевства, перейдя вброд границу по одному из притоков Леи, и когда солнце вовсю засияло на небе всадники, поднимая клубившуюся над дорогой пыль, увидели перед собой стоящую на холме ветряную мельницу. Размеренно вращались деревянные лопасти на выстроенном в форме башни белённом мелом высоком кирпичном строении с чёрной двухскатной крышей, служившем мельнику и домом, и складом, и местом работы. Сам он стоял у до половины разгруженной телеги с мешками прошлогоднего ячменя, глядя из под приложенной ко лбу ладони на приближающихся всадников.