Серебряный блеск Лысой горы
Шрифт:
— На, позабыл у меня в кабинете...
Кузыбай взял тюбетейку, но почему-то не надел, а спрятал за спину и что-то буркнул, глядя в землю.
Кто-то стоявший у двери домика на краю загона вдруг сорвался с места и, покачиваясь, словно пьяный, побежал к машине. Шербек сразу узнал: Мухаббат.
Шербек лихо развернул машину и, высунувшись из окна, громко крикнул Кузыбаю, все еще стоявшему неподвижно:
— А нож не отдам, это мне от тебя на память!
Завязывая перед зеркалом галстук, Шербек за своей спиной увидел мать.
Хури-хала поставила
И действительно, мать спросила:
— А ты знаешь, за что тебя ножом пырнули?
— Знаю, мать.
— Теперь каждый мужчина, у которою есть мужское достоинство, будет коситься на тебя. И это знаешь?
Шербек фыркнул.
— Говоришь для его же пользы, а он смеется. По мне, хоть всю жизнь бегай в холостяках!
43
Шир-чай — чай с молоком, заправленный маслом, солью, перцем.
Шербек почувствовал, что мать обиделась.
— Мамочка... Я на все согласен, что вы скажете. Если скажете сегодня — сегодня женюсь.
Хури смягчилась.
— К кому же пойти? Две дочери завсельпо уже налились соком и ждут женихов. А у Эрмухана-казаха младшая — ух, и девка!.. Ее дед сказал, что если бы старые времена, то цена ей наивысшая — девять баранов, девять лошадей, девять голов рогатого скота...
— Ладно, мама, вы подумайте, и я подумаю, к кому идти. Сами понимаете... торопиться не следует.
— Да, сынок, дело жизни... Говорят: «Поспешишь — людей насмешишь»...
— До чего же вы у меня мудрая, мамочка! А теперь разрешите — пойду посмотрю, что делается в изоляторе.
«Опять обманул, — подумала Хури, когда калитка захлопнулась за Шербеком. — И как это у него ловко получается».
В изоляторе теперь была уже более спокойная обстановка, хотя машины все еще доставляли из загонов больных овец и ветеринарный врач методично вонзал иглу в шею каждой овцы, не обращая внимания на ее крики.
Шербек терпеть не мог стоять над душой у человека, когда он работает. Поэтому, добравшись до изолятора, сразу же надел халат и взял в руки шприц. Но, работая, он не переставал ломать голову над проблемой, как ускорить лечение овец, — ведь на каждую овцу приходится тратить время, а сколько их, еще дожидающихся своей очереди! Взгляд его машинально скользнул по загону и задержался на овцах, прильнувших к деревянной бадье с солью. Молнией сверкнула мысль. Словно увидев диковинное зрелище, он, не отрываясь, глядел на овец, спокойно жующих соль. «А что, если?..» Шербек бегом бросился к домику Суванджана, схватил ведро соли, вернулся к бадье.
— Теперь лекарство смешаем с солью. Ну-ка, поглядим, — бормотал он себе под нос.
Все, кто был в изоляторе, стали следить за действиями Шербека, некоторые с интересом,
— Значит... — Он поглядел на окружающих. — Значит...
Ветеринарный врач прервал его размышления.
— Этот метод, товарищ председатель... — начал он солидно, но Шербек прервал его:
— Какой метод, доктор, это же опыт, первый шаг!
— Да не важно! Если лечить этим методом, будет затрачиваться мало труда. Однако считаю своим долгом своевременно предупредить: одни овцы едят больше соли, другие — меньше. А фенотязин, смешанный с солью, убивает гельминтозов, но в большом количестве приносит и вред — овца худеет, теряет силы. Таким образом, овцы, съевшие побольше, станут худеть, у них будут выкидыши...
На минуту паника охватила Шербека: избавившись от одной беды, попасть в другую!
— Нет, как бы там ни было, нам прежде всего нужно освободиться от этого бедствия. А там будет видно, что-нибудь придумаем, найдем. Доктор, давайте определим дозы соли и лекарства. Пойдемте. Мансур, садись на моего гнедого и лети в правление. Соль, которую отпускают на фермы и загоны, посылай сюда.
Мансур мигом сорвался с места. Шербек едва успел крикнуть вслед:
— Не забудь захватить брезент!
Примерно за десять дней управились с обследованием не только крупного рогатого скота, овец и коз, но даже собак. Попутно принимались меры против бруцеллеза. Однако, к великой досаде, предсказание ветеринарного врача оправдалось: после девостации овцы стали слабыми, словно изможденные люди, таяли на глазах. Среди стариков поползли разговоры о том, что у нового председателя тяжелая рука, при случае всплывали затихшие было сплетни о событии с Кузыбаем. Все это, произносимое на задворках, конечно, доходило и до Шербека. Он старался не обращать внимания, но в душе мучился, страдал. Тяжело было в эти дни Шербеку, да и всем, кто по-настоящему болел за колхозное дело. А тут еще пришлось, сжав челюсти, открыть двери колхозного амбара: овцам стали выдавать повышенную норму. Шербек отчетливо представлял себе, чем кончится эта щедрость: каждый килограмм кормового зерна в колхозе на счету. Если скормить то, что положено на завтра, то в самый разгар окота в амбарах будет гулять ветер.
Однажды, возвращаясь со свинофермы, он увидел, что снизу, из кишлака, с трудом шагая по глубокому снегу, поднимаются четыре человека. Одного из них он сразу узнал по раскачивающейся походке: ветеринарный врач. А кто же рядом с ним? Кожаное пальто, в руках длинная палка. Длинная белая борода по грудь. «Да это же профессор Яткин!» Профессор тоже узнал Шербека, замахал рукой. Шербек бросился навстречу, ему вдруг стало легко и радостно, как будто все печали, все заботы отошли в прошлое.
— Петр Филиппович, дорогой мой учитель!