Серебряный волк
Шрифт:
Чьи-то руки помогают мне сесть. Мир странно плывет перед глазами, двоится и вновь сливается в один: вороной в луже крови; женщина в темном вдовьем платье, растирающая королеве виски; Лека, торопливо перебирающий пальцами иссиня-черную гриву; Карел и сэр Оливер на коленях подле умирающего Лютого… умирающего — или уже мертвого?
— Вот! — В руке Леки зажата нитка. Суровая черная нитка, извязанная узелками по всей длине. — Нам нужен хороший магознатец.
— Лучше сразу сжечь, — басит протолкавшийся к нам монах. — Даже я чую
— Как скажете, светлый отец, — покладисто соглашается Лека. Ладонь его рассеянно гладит по-волчьи оскаленную морду вороного. Я ощущаю толчок вины: мне тоже коня жаль больше, чем его хозяина. Треск… искры… черный дым… мертвый король судорожно дергается, хрипит:
— И…ру… — Темная кровь заливает щеку, ворот рубашки, пузырится последним выдохом: — …ла.
Да. Теперь и в самом деле мертвый.
Карел медленно поднимается, идет к матери. Что-то тихо ей говорит, берет за руку. Я замечаю — у него рассечена тыльная сторона ладони. Несильно, кажется… но крови много. Королева качает головой, завязывает ему руку платком. А мог и без руки остаться, лениво думаю я. Повезло.
Сэр Оливер совещается с монахом. Над площадью плывет гул голосов — растерянных, возбужденных, ликующих, вопрошающих…
Я щупаю затылок: что там саднит? Тупо смотрю на измазанную кровью ладонь. Больно дышать, но это ерунда. Хуже, что я не могу понять, кончилось все или нет.
— Терпи, — отрывисто говорит Лека. — Сам видишь, им не до нас.
Мы смотрим, как тело старого короля уносят к часовне. Люди поспешно расступаются и норовят протиснуться поближе к помосту. Никто не уходит.
Почему на этой площади так часто замирает время?!
Сэр Оливер опускается на одно колено перед Карелом:
— Да здравствует король.
— Да здравствует король! — подхватывают гвардейцы.
— Ирула, — повторяет Серж. — Опять империя.
Значит, не выдав дочь за Карела, император захотел отдать ее Грозному… Похоже, думаю я, жизнь королевы Нины в те дни тоже висела на волоске.
— А знаешь, друг Анже, кого я вспомнил сейчас?
— Марго, наверное?
— Марго? А, ты про замужество ее? Нет… того хрониста, что шпионил для империи. Жаль, что у нас нет хроник за последние годы Смутных времен.
— Но ведь пресветлый запретил мне, — бормочу я. Вспоминаются давние домыслы, о коих даже Сержу побоялся я сказать: на империю ли работал тот хронист — или все-таки на Церковь?
— Я помню. Но ты уверен, что сегодня он не решил бы иначе? Ведь тогда мы еще не знали, как глубоко увязла империя в делах Таргалы. Согласись, друг Анже, шпионить — дело самое обычное, этим все занимаются, а короля околдовать…
— Мы не знаем точно, был ли
— Потому я и говорю — жаль, что у нас только один том хроник. Слишком уж он давний…
Но из него я мог узнать больше, думаю вдруг я.
— Так ты считаешь, пресветлый разрешил бы мне вернуться к хронисту?
Серж пожимает плечами.
— Не могу говорить за пресветлого, но по мне, для дознания это было бы очень даже кстати. Однако заболтались мы, Анже. Ложись-ка ты спать. Да, хотел бы я знать, как спалось Карелу после такого денечка…
Назавтра я беру у брата библиотекаря том старых хроник. Закрываюсь у себя — и вспоминаю хрониста и его гостя из империи.
Я сижу, положив тяжелый фолиант на колени. Глажу толстый, массивный переплет — бережно, чувствуя кончиками пальцев скрытое тепло благородного розового дерева и бесконечную его память. И спрашиваю: кому на руку была злоба Лютого? Мог ли хронист знать? Ведь он многое знал, королевский хронист… то ли шпион империи, то ли верный слуга Святой Церкви…
— Вина, господин?
— Разве что немного… — Гость королевского хрониста снимает добротный дорожный плащ, бросает на лавку широкополую шляпу. Садится, закидывая ногу на ногу. Принимает из рук хрониста кубок; поблескивают камни в дорогих перстнях. — Ты уверен, что получилось?
— Я стоял от короля в двух шагах. Промахнуться было бы трудно. — Хронист чуть заметно улыбается. — Впрочем, мы можем убедиться. Добрый наш король собирается присутствовать при казни. Посмотрим, как он себя поведет…
— Ты мне скажи, как он вел себя вчера?
— Напился… — Королевский хронист пожимает плечами. — Орал, брызгал слюной… аббата назвал тупым святошей, королеву — шлюхой, дежурных кавалеров — дармоедами.
Гость подается вперед:
— И что королева?
— Откровенно говоря, ей не впервой… пожелала супругу покойной ночи и ушла к себе.
— А аббат?
— Пробовал усовестить, но король в ответ обложил его вовсе уж непотребно. Тут пришел капитан с докладом, и аббат хлопнул дверью.
— Неплохо, — усмехается гость.
— Это еще не все, господин. — В голосе хрониста мелькают горделивые нотки: не так просто было, добыть информацию, коей собирается он поделиться. — Баронесса Оливия Турри, нынешняя фаворитка его величества, наутро жаловалась, что король выпил лишку и заснул, не доведя до конца любовных игр. Признаться, я не представляю, сколько наш король должен выпить, чтобы это можно было назвать словом «лишку».
— Замечательно! — Гость отхлебывает вина и ставит кубок на стол. — Ты хорошо справился. Теперь с каждым днем королю будет все труднее выплескивать гнев… он будет нарастать, а неутоленный гнев…