Серьезные мужчины

Джозеф Ману

– Со мной так не обязательно, Ади.

– Как?

– Вот так, как сейчас, – про простые числа.

– Мне нравятся простые числа, потому что их нельзя предсказать.

– Брось, Ади, со мной не нужно так разговаривать. В эту игру мы играем только иногда. Не все время. Понял?

Часть третья

Подвальная фифа

Опарна Гошмаулик сочла это забавным. Что занавес кроваво-красен, что он вознесся над сценой сонными складками и что вокруг воцарилась задумчивая тишина предвкушения. И весь этот сыр-бор вокруг приглашенного лектора, обещавшего доложить о «Толкованиях

квантовой механики». Даже свет пригасили. Итак, Беседы начались. Таково было ежегодное чествование отбывавших из Института молодых ученых, местная версия соборного благословения, но без черных сутан или обязательного условия, что все ученые потом должны понести слово в мир.

Аудитория была битком. Силуэты в проходах. Орды людей за дверями – им отказали в толковании квантовой механики. Безутешные. Она слышала их гневные требования пустить их хотя бы в проходы. Но проходы уже заняли. Странный параллельный мир.

Раздались оглушительные аплодисменты. На сцене появились дружелюбный белый мужчина и Арвинд Ачарья. Мужи уселись в плетеные кресла в центре озаренного круга. Простора сцены хватило бы и для балета, но Институт разрешал только лекции. Смазливая девушка, почему-то зацикленная на своих длинных прямых волосах, взошла на кафедру. «Гляньте, какие у меня волосы, гляньте», – Опарна подумала, что девушка начнет с этого, но та сказала:

– Наука – это эволюция человеческого ума. Это подлинная история человечества.

Еще несколько таких фраз – и она заявила, что мужчины на сцене не нуждаются в представлении, и представила их. Девушка не институтская, и Опарне стало интересно, где они ее взяли. Она помнила, что Джана Намбодри спрашивал, не могла бы она представить гостей и вручить им цветы. «Хочется добавить красоты», – сказал он. Она отказалась, потому что хотела ему отказать. К тому же, хоть и понимая облезлость мужчин и эстетические улучшения, какие могла бы привнести в такое событие женщина, она внутренне была против использования дам в качестве церемониальных кукол. А еще – по причинам, ей тогда еще не внятным, – ей хотелось смотреть на Ачарью из удобного кресла под прикрытием темноты.

Радушие его куда-то испарилось. Красные щеки пошли пятнами, младенческая лысая голова блестела под лампами, пока он смятенно обозревал аудиторию. Кибл поднялся из плетеного кресла и отправился к кафедре. Выпил два стакана воды. Это был высокий стройный мужчина, пожилой, приятный.

– Я рад общению с таким собранием, – сказал он, а затем, поглядев на Ачарью, добавил: – И я несколько робею.

Мягкий шелест смеха пробежал по залу. Кто-то засмеялся позже и громче – показать, что шутку поняли. Кибл приступил к лекции. Опарна вытерпела толкования квантовой механики, наблюдая всю лекцию, чем занимается Ачарья. Он открывал рот, впадая в транс, пялился в потолок, жестами просил принести ему воды, или же на лице его появлялась едва заметная ухмылка – отклик на произносимое Киблом.

В какой-то момент он посмотрел на Кибла сердито, и Опарна заволновалась. Понадеялась, что не выкинет ничего дурацкого. Кибл рассуждал о Времени и подобрался к опасному заключению:

– Хотя Стивен Хокинг сомневается в том, что говорил ранее, по моему мнению, стрела Времени двунаправленна. При некоторых условиях мы можем помнить будущее, а не прошлое: круги на воде могут быть причиной падения камня. Время можно повернуть вспять.

Глубоким оперным голосом Ачарья воскликнул:

– Невозможно. – И повторил это еще раз, тише: – Невозможно.

Кибл несколько смутился, но последовавший невольный «ах» в аудитории, а затем смех и веселый ропот смягчили потрясение. К тому же никакой угрозы в голосе не было. Комментарий Ачарьи воззвал к духу науки, и все именно так его и расценили.

– Поговорим об этом позже, Арвинд, – благодушно сказал Кибл. – Может, встретимся вчера, если у тебя есть время.

Когда Ачарья наконец встал, чтобы взять слово, и крутнул брюки на талии, Опарна рассмеялась. Задумчивый незнакомец рядом с ней глянул на нее с любопытством, но потом вновь упер выжидательный взгляд в сцену. Ачарья, как слон, протопал к кафедре. Опарна почувствовала, как мир вокруг притих. Повисла тишина, совершенная до жути. Ее прервал визг микрофона, по которому Ачарья постучал.

– Мне очень нравится Хенри Кибл, и потому мне больно говорить, что конец квантовой физики близок, – сказал он мужественно и мощно. И при этом невинно, просто и ясно. – Большой адронный коллайдер вскоре подтвердит, что многих экзотических частиц на

самом деле не существует, и кое-кто из нас, как выяснится, последние тридцать лет молол чушь. Вероятно, мы не в силах понять физику на квантовом уровне без понимания кое-чего другого, что ныне физикой не считается. Например… – Он умолк. Словно решал, говорить или нет. Не сказал. – Я верю, что пришло время новой физики, – продолжил он. – Честно говоря, я не знаю, какой она будет. Да и во всяком случае сам я стар для этой революции. Может, кто-то в этом зале принесет ее нам. Но не об этом хотел я сегодня потолковать… Здесь есть аспиранты, которые в этом году покинут нас. Они отправятся за своими научными интересами в другие университеты. Езжайте с тем знанием, которое человек лишь чиркнул по поверхности. Чиркнул впечатляюще, нам есть чем гордиться. Но много, много еще всего предстоит сделать. Хотел бы я быть сейчас вашего возраста. Столько дел. Но подсказок, чем вам следует заниматься, у меня нет. Вообще-то я пришел сказать вам, чего никогда делать не следует. Никак тут не обойтись приятностями, поэтому позвольте выразиться, как мне хочется. Большинство из вас, вероятно, никогда и ничего не откроет. Возможно, вы ничего не привнесете в великие уравнения, описывающие человечеству вселенную. Но зато вам сильно повезет в другом: вы встретите людей исключительного ума. Людей гораздо смышленее вас. Никогда не путайтесь у них под ногами, не собирайтесь против них от недовольства, не затевайте игр. Уважайте талант, подлинный талант. Боготворите его. Умных людей всегда недолюбливают. Не наживайтесь на этом, чтобы влезть повыше. По законам вероятности вы – посредственность. Смиритесь с этим. Трагедия посредственности в том, что даже посредственные люди качают головами и размышляют о том, что «планка падает». Так вот, не размышляйте. Просто знайте, когда нужно убраться с дороги. Большинство из вас будет в подтанцовке, в массовке великого раскрытия истины. И это нормально. Приняв это и позволив лучшим умам делать свою работу, вы сослужите службу науке и человечеству.

Опарна вгляделась в лица слушателей. Увидела обиду, увидела и смирение. Увидела свет в глазах и поняла, что запомнит этот миг навсегда. Их зачаровало, они сдались на милость древнего гения, изъявлявшего свою волю. Напряжение спало: Ачарья сменил тему. Принялся рассказывать о Шаровой миссии и заразил аудиторию своей убежденностью, что микроскопические пришельцы постоянно падают на Землю.

– Мы их найдем, – сказал он.

Через два дня после Бесед работа на Шаровую миссию уплотнилась. Оживились спавшие в подвале машины и коробки, а также позаимствованные ученые руки. И лаборатория во чреве Института превратилась в бурливый пчелиный улей. Она стала важнейшим местом в Институте, спиритически связанным с покоями Ачарьи на третьем этаже. Теперь он приезжал в Институт еще до девяти утра, топая по коридорам с еще большей, чем прежде, целеустремленностью и с непременным кометным хвостом научных ассистентов. Один за другим прибывали на помощь, ненадолго, старые друзья Ачарьи из разных частей света. В их душевной компании он несколько расслабился, и его презрение к миру, казалось, несколько рассеялось. Опарна увидела, каким, по ее догадкам, он когда-то был.

Глаза, обычно уставленные в недосягаемую даль, теперь безмолвно допускали братство. Прибывших к нему друзей он пылко обнимал, а на встречах, превратившихся в некое праздничное воссоединение, старики перебирали воспоминания о золотых деньках и битвах с людьми, которых они уничижительно именовали «нормальными». С Ачарьей стало легко. Посреди одного обсуждения, когда кто-то сказал, что Шаровой миссии нужно название, он не счел это баловством. Он понял и включился. Даже коротко подумал и сказал возбужденно:

– «Супермен». – Раскатистый хохот сотряс его живот, отлетела пуговица.

Они обсудили разные названия и в итоге решили, что назовут это просто Шаровым проектом или, может, ШП.

В кабинете Ачарьи закипела жизнь, и Айян Мани в приемной больше не был медиумом. Право входить сюда получили всевозможные люди. Но после первой волны, после того, как старые друзья выполнили свои обещания, они вернулись к себе, в свои страны. Кабинет Ачарьи восстановил покой. Айян постепенно вновь выстроил стену между Ачарьей и остальным миром, но важность Айяна несколько уменьшилась: естественная сила событий дала Опарне непререкаемое право открывать священную внутреннюю дверь когда ей заблагорассудится. Ачарья стал проводить большую часть времени с ней, и они часто работали вместе до глубокого ночного безмолвия.