SergeiMinaev-MoscowLoveNot
Шрифт:
Сергей Минаев
что кино было короткометражным, Денис... и оно
давно кончилось.
— Послушай...
— Это ты послушай. Я твоя вроде бы жена, возмож
но, любимая женщина, и... что еще? Я все ждала, ког
да мальчик наиграется... в тусовщика, в режиссера, в... кого ты там еще играл? И ничего не изменилось.
Ни че го. Те же твои друзья, карты, разговоры о Фас
биндере. Ты счастливый человек, Давыдов. Как там
пелось? «Вечно молодой, вечно пьяный».
—
— То есть это для тебя ничего не изменилось. А я
делала вид, что и для меня тоже. Знаешь, я очень хо
тела ребенка. В первые два года... Ты помнишь, когда
мы в последний раз говорили о детях?
— Вроде бы на прошлой неделе.
— Вроде бы... На самом деле это было года два
назад. Знаешь почему? Я больше не хочу от тебя
ребенка, Денис. Я не могу, — она мнет в пальцах
сигарету, — быть матерью двоих несовершеннолет
них мальчиков. Особенно если старший пьет, курит, жрет наркоту и делает вид, будто за окном ничего
не изменилось со времен его юности...
— Я просто вспомнил то время, когда мы оба бы
ли... — я запинаюсь, — счастливы... что ли...
— Денис, когда тридцатишестилетний мужчина
представляется интернет колумнистом, это смешно
только в первые пять минут. Особенно если на сле
дующий вопрос: «А серьезно?» — он пафосно отво
рачивается. Так вот, я тебе скажу, Денис Васильевич: Это НЕ серьезно.
Москва, я не люблю тебя
277
— А что тогда серьезно? Менеджер по продажам?
Продавец в салоне сотовой связи? Торговец недви
жимостью?
— Я пыталась подталкивать, я пыталась застав
лять, я даже скандалить почти научилась. Ой, —под
носит она сигарету к глазам, — сломанная!
Кладет сигарету на столешницу, отворачивается и
начинает мелко дрожать всем телом. Я подскакиваю
к ней, пытаюсь обнять за плечи, взять за руку, удер
жать от... я не совсем понимаю, от чего ее можно
удержать. И мне не приходит в голову ничего, кроме
как сказать:
— Давай, я сделаю, — беру я сигарету, — Свет, я
так в детстве делал. Можно выпотрошить табак у
фильтра, а потом вставить в него остаток сигареты.
Только не обломанным концом, — я начинаю вытря
хивать табак, — а тем, с которого прикуриваешь. Он
ровнее. Я сейчас сделаю.
— Ты можешь уйти? — Она резко поворачивает ко
мне заплаканное лицо. — Взять и уехать, прямо сей
час? К друзьям, к родителям?
— Это... как?
— Просто. Или уеду я! — Она разворачивается и
уходит в спальню.
Я остаюсь сидеть на кухне. Совершенно потерян
ный, со сломанной сигаретой в руках и спящим мен
том в туалете.
мне, в общем, нечего сказать, кроме того, что все
окончательно разбилось, вдребезги.
MOSCOW ODDITY
Вова. Район аэропорта «Шереметьево».
Восемь часов вечера.
Ground control to Major Tom
Ground control to Major Tom
Я лежу на траве у обочины дороги, ведущей из
Шереметьева 1 в Шереметьево 2. Недалеко от меня
строй мачт, или антенн, или черт знает как они на
зываются, эти похожие на вилки, выкрашенные в
красно белый цвет штуковины, на огни которых ори
ентируются самолеты при заходе на посадку. Я лежу
ровно в том месте, над которым идущий на посадку
самолет проходит ближе всего к земле. Здесь часто
тусуются фотографы и еще парочки, любящие кон
чать под рев авиационных турбин. Так, во всяком
случае, пишут газеты. Никого из них сегодня здесь
нет. Из открытого Aston Martin’a несутся чарующие, неземные звуки Space Oddity. И Боуи шепчет: Москва, я не люблю тебя
279
Ten, nine, eight
Take your protein pills and put your helmet on Через три часа регистрация на Лондон, через
два — посадка в самолет. Электронный билет в ай
фоне, а через час после приземления мой адвокат
получит звонок, означающий, что нужно начинать
продавать московскую недвижимость, переводить
остатки по счетам и еще кое чего по мелочи. Мою
машину он заберет себе с парковки аэропорта сего
дня. Надо мной на посадку заходит борт Swiss Air.
Ground Control to Major Tom Seven, six, five...
Commencing countdown, engines on Check ignition and may God’s love be with you Решение валить окончательно оформилось в покуп
ку билета в тот момент, когда я сидел в фойе гостини
цы «Украина», пил кофе с запахом побелки и свежих
долларовых банкнот и скрежетал зубами по поводу то
го убожества, в которое превратилась классика импер
ского, сталинского ампира. Старый холл, помнящий
еще полковников КГБ пятидесятых и их подчиненных
лейтенантов, одетых проститутками в капроновых чул
ках. Я вспомнил подоконник плохонького номера, из
которого открывался вид на Белый дом и на здание
СЭВ и дальше, на пьяный Новый Арбат. Ничего этого