SergeiMinaev-MoscowLoveNot
Шрифт:
же не я в его сортире сплю, а он в моем! Ну что, Де
нис Васильевич... тебе комфортнее, когда по имени
отчеству?
— Света, прекрати эту... ик... театральность!
— У меня театральность? — Она картинно ткнула
себя пальцем в грудь. — Да это у тебя театр. Какой, Москва, я не люблю тебя
273
к черту... Голливуд! Ты живешь как настоящая звез
да. В воскресенье покер и виски, тебя друзья заста
вили. В понедельник ЛСД — тебя друг
вторник мы отпивались водочкой, потому что нас
чуть было не убил маньяк. Сегодня пьем с ментами.
Богема!
— Свет, обстоятельства так складываются... я же
не...
— Денис, да ты последние пятнадцать лет «не», понимаешь? НЕ работаешь, НЕ имеешь целей, НЕ уча
ствуешь, НЕ знаешь! И у тебя все время обстоятель
ства. Их ни у кого, кроме тебя, нет!
— Я пытался писать статью, — и тут меня почему
то сносит, — я, кроме нее, даже повесть начал...
— Что?! — Света берет пустую пачку сигарет, швыряет ее обратно и достает свою, из сумочки. —
Повесть?! Ты теперь решил переквалифицироваться
из режиссера, временно работающего курьером, в ал
коголика, временно трудоустроенного писателем?
Твоя фамилия Довлатов?
— Тебя вообще не интересует мое творчество! —
Я швыряю нож в раковину.
— А тебя что интересует? Как я пишу по четыре
перевода в неделю? Как заезжаю к родителям якобы
проведать, а на самом деле за едой? Интересует, что
я чувствую, когда захожу посмотреть зимние сапоги?
Именно «посмотреть», потому что «купить» будет ког
да то... наверное... потом. Интересует, что я чувст
вую, когда прихожу домой и вижу в хламину пьяно
го, обуревшего от ничегонеделанья мужа и спящего
мента в туалете впридачу?! Тебя это интересует?!
274
Сергей Минаев
Она говорит это тоном, который можно услышать
в программе «Пусть говорят» или «Семейный во
прос», или как там еще называются все эти пош
лейшие программы федеральных каналов. Голосом
домохозяйки, которая отчитывает мужа, пришедше
го пьяным, например, в четверг. И дело даже не в
бытовом алкоголизме супруга, а в том, что он на
пился в четверг, хотя официально ему разрешено
бухать только по пятницам. И вот эта ситуация
представляется как тотальный крэш всего. Семей
ного уклада, будущего детей, которых, замечу, нет, поднимаются вопросы доверия и всей подобной
ерунды, которую обычно несут русские женщины
русским мужчинам. Бесцельно. Потому что так по
ложено.
Она продолжает нести эту адову ахинею, а я ду
маю
комства. Я почему то вспоминаю «Пропаганду» и сет
Санчеса, а Света прыгает рядом с колонками, одетая
в серый сарафан в мелкий цветочек, высокие белые
носки и ботинки «Доктор Мартенс». Она очень «гран
джи», и все вокруг очень «гранджи», и вокалисты
Nirvana и Alice in Chains еще живы, а мы, несмотря
на то, что до полуночи еще час, уже убиты.
А вокруг девяностые, с маргинальными художни
ками, безумными галеристами, накокаиненными из
дателями первого в стране глянца, криминальными
бизнесменами и вороватыми меценатами. И мы не
знаем, в чьей квартире, студии или офисе проснем
ся завтрашним утром, но уверены в том, что совер
шенно точно не заснем сегодня.
Москва, я не люблю тебя
275
Света курит здоровенный косяк и рассказывает о
чтениях Мамлеева, а я, удолбанный МДМА, наблюдаю
за тем, как пепел падает в песочницу, на бортиках
которой мы сидим, трясу ногой и перманентно отбра
сываю длинную челку со лба.
Та девушка в измазанных краской ботинках не по
размеру после историй с миллионным кейсом, пере
дозом кислотой и вторжением психа с пистолетом
лишь неопределенно подернула бы плечами. Или
спросила бы, где мы сегодня тусуем. Она бы все по
няла и могла бы убежать вместе со мной от чечен
ских гангстеров в расчете на то, что прежде чем по
нам начнут вести прицельный огонь, мы сможем по
сетить выставку инсталляций ее друга Чебурека и
убить бокс чуйской травы на крыше дома Нирнзее.
Она могла бы... еще много чего. Кроме слов, про
изнесенных десять минут назад. Я не спускаю с нее
глаз и совершенно автоматически выдаю:
— Свет, а помнишь, как мы курили дурь в песоч
нице, во дворике, где то рядом с «Пропагандой»? На
тебе еще были такие смешные ботинки...
— Слушай, Давыдов, — хлопает она дверцей ку
хонного шкафа, — хватит играть в подростка дебила, ок? Эти ботинки были на мне много лет назад.
— Но это была ты, правда? И я. Это были мы, —
делаю я сотую попытку выудить сигарету из пустой
пачки. — Неужели все настолько изменилось?
— Наоборот, Давыдов, ничего не изменилось. Ни
че го, — она устало садится на стул, — ты все так
же играешь в подростка из артхаусного кино, а я иг
раю в дуру, которую все устраивает. Проблема в том, 276