Серые птицы на белом берегу. Народный роман
Шрифт:
– Папа, вот ты строитель, скажи, почему для мертвых здесь строят лучше, чем для живых?
– С чего ты взяла? – удивился серьезности вопроса маленькой дочери Мухин, и попытался было увильнуть от него. Но, видя настойчивый взгляд дочери, сказал, подумав: «Понимаешь, дочка, сложный это вопрос. Вроде все хотят лучше для живых строить. Да то времени, то денег не хватает. А бывает, что и совести. Люди разные. Но в основном хорошие. Ты это запомни. Видишь, какой красавец-город Шевченко выстроили на морском берегу. А ведь там пустыня была. И здесь у поселка пустыня. Но строят, конечно, иначе – временщики, геологоразведчики. Сегодня они тут, а завтра – на другом месте, как перекати-поле. Основательности у них в строительстве и обустройстве
– Извини, пап, перебью. – Но ведь и у твоего знакомого Тулебая тоже дом плохой – весь облезлый, а ведь он не нефтеразведчик, – колхозник-коневод.
– Да, ты права. Правильно подметила. Видишь ли, местные крестьяне народ неприхотливый, к тому же в Аллаха верующий. Они жизнь на земле временной и непродолжительной считают, чем-то вроде испытания. Настоящая и вечная жизнь для них только после смерти начинается.
– Как это? – изумилась, широко раскрыла голубые глаза Оля.
– А вот так! По Корану – их учению – на земле им срок в несколько десятков лет отпущен, а на небе – если, конечно, кто туда попадет, – тысячи лет. Вот и стараются хоронить умерших в настоящих мавзолеях и мазарах – красиво строят, отделывают пиленым камнем, на купола наконечники с полумесяцем и звездой вытачивают фигурные.
Из-за таких вот разговоров с отцом, когда тот неторопливо и честно отвечал на вопросы дочери, она и любила ездить с ним. Да и вообще на машине по Мангышлаку интересно было кататься. Иногда они заезжали с отцом в такие места, где все было по-другому, не так, как рядом с городом, словно на другой планете. Олю поражал почти лунный пейзаж той же впадины Карагие, другие места полуострова. Отец много не говорил в такие минуты. Он выходил из машины и, поднявшись на какой-нибудь бархан, садился на него, опускал голову и о чем-то думал.
– Пап! Чего ты молчишь, – подбиралась к нему на четвереньках, боясь полететь вниз, Оля и садилась рядом, прижималась к его крепкому плечу.
О чем он думал в такие минуты? Теперь Мухин помнил как-то смутно. Одно ясно знал: какая-то непонятная тревога, словно гюрза, вползала тогда в его душу, и казалось, только шаг – до беды. Но чего паниковать? – успокаивал он себя. Чего тебе не хватает? Работа денежная, почетная, орден имеешь, квартира трехкомнатная, модный гарнитур, машина, дочка, жена! Жена!… – как в колоколе отозвалось в мозгу Мухина. – Ее-то как раз и не было. Вернее, она была – живая, женственная, но все-таки не та, о которой мечтал и которой так хотел!
Познакомились они почти случайно на пляже. Стройная, гибкая, осыпанная жемчужинами водяных капель, выбегала она, разбивая разноцветную гладь моря, на горячий песок и улыбалась от удовольствия и ради вежливости своим родственникам, отдыхавшим невдалеке от Мухина. Тот любовался свежестью и красотой юной женщины, которая грациозной походкой проходила мимо него и словно посылала ему свои болюсы невидимой, но зажигательной энергии. Мухин испытывал их внутренний огонек, и ему хотелось резко встать с песка и подойти к незнакомке. Но он стеснялся ее родственников – мужа и жену. Они уже немного раздражали его своей неподвижностью – погода была прелесть, вода в море теплая, а чета два часа к ряду лежала под волновавшимся от легкого «афганца» – горячего и сухого юго-восточного ветра – тентом, цвета хаки, и не обращала на море никакого внимания. Мухину это было непонятно – как можно, лежа на берегу Каспия, не видеть его красоты, не восторгаться ею, не наслаждаться всей этой прелестью еще не знойного июньского дня? Не понимала этого, как показалось Мухину и их родственница – та самая стройная молодая женщина, приглянувшаяся
Но вот, покончив с книгой, вылез на свет божий тюлень-самец. Повел затекшими плечами и, бросив книгу на коврик, медленно направился к воде. Постоял с минуту на камне, словно на чьей-то большой и горячей голове и, видимо чувствуя, как она обжигает подошвы ступней, осторожно окунул одну ногу в прозрачную и искрящуюся воду. Потом ступил другой ногой и направился по пологому и мягкому от пушистых желтых водорослей дну к гряде валунов, похожих на былинных богатырей. За ними начиналась глубина. Понравившаяся Мухину молодая женщина стала тормошить своего знакомого-родственника, ликуя от того, какая теплая и чистая вода. И через минуту они бежали по направлению к валунам, разрывая своими ногами легкие, гладкие волны. Мухин встал с песка и пошел к воде. Спокойно и уверенно. Дошел до гряды и на глазах молодой женщины красиво нырнул с черного, лоснящегося валуна под воду. Проплыл под ней метров тридцать, словно большая и сильная рыба, – плавал он хорошо, – вылетел над водой и пролетел над ней баттерфляем еще столько же, потом закачался в кроле.
А молодая женщина не умела толком плавать. Ее тянула к себе и пугала глубина. Как завороженная, смотрела она в море, на уплывающего вдаль Мухина. Когда он вернулся, пофыркивая от удовольствия, она мило и приветливо улыбнулась ему. А он в свою очередь спросил ее – чего не плаваете?
– Там глубоко! – с кокетством ответила она.
Ему это естественное кокетство понравилось. И она почувствовала, что нравится незнакомцу. Чета тюленей-родственников уже вернулась на берег и готовилась к завтраку. Мужчина достал из сумки темно-зеленую литровую бутылку портвейна. Откупорил пробку и налил содержимое в эмалированную кружку.
– На, Кать!
– Фу, убери эту гадость! Не можешь без нее!
– Ничего ты не понимаешь, после воды в самый раз, – не согласился тюлень-самец и забулькал, проглатывая бурую жидкость. – Во, теперь порядок! Можно загорать дальше.
Родственница и Мухин шли к их лежбищу, уже успели познакомиться.
– Эй, валяйте сюда! – пригласил их самец-тюлень. – Завтракать пора.
– Пойдемте, позавтракаете вместе с нами! – предложила Лена.
– Неудобно как-то! – Замялся Мухин.
– Да пойдемте, пойдемте! – Потянула она его за руку.
Вот так они и познакомились поближе. Жевали бутерброды, запивали сладковатым, дешевым вином. И разговаривали, разговаривали, словно не могли наговориться за всю предшествующую жизнь. Тюленю-самцу импонировало, что Мухин даже раньше его, как выяснилось в разговоре, приехал на строительство секретного объекта. Работал по шестому разряду сварщиком-универсалом, да к тому же и слесарить умел. Свой в доску парень. И Тюлень-самец сразу перешел с ним на «ты».
– Ты, я вижу, наш человек, парень что надо. А почему один?
– Да так, помялся Мухин.
– Понимаю! – заулыбался тюлень-самец. – Свободой дорожишь. Свобода – это, брат, хорошо! – сказал он с чувством, словно сожалея о чем-то большом и несбыточном.
– Ну-ну, разговорился!.. – стала одергивать, сразу подметившая эту интонацию в голосе мужа, тюлениха. – Что к человеку пристал? Закусывай, давай, а то уже красный сидишь!
– Фу ты! Ну что за мамочка! Слова сказать не даст. Слушай, Николай, а ты рыбалку любишь? Нет? Да ты ни разу, видать, на крупную кефаль не ходил. Ночью с огнем – у, как прёт, дура! – сама на острогу лезет! В прошлом году – вот таких (широко раскинул он руки) пять штук за час взял. Во, брат, скажу тебе, путина! И никакого рыбнадзору, наваливай, пока лодка выдержит. Ну и зрелище как в допотопные времена! Глядишь – факелы и мужики огненно-красные над фиолетовой с багровыми отблесками бездной моря, словно апостолы. Ух, аж дух захватывает. А рыбы, рыбы! Переливается чешуей в отсветах факелов. Живое чудо! Хочешь, сегодня в ночевку сходим?