Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3
Шрифт:
Бурбон помог мужчинам расслабиться, и вскоре они уже говорили как равные. К ним подошел Тайер, тепло приветствовав каждого из офицеров. Он обладал феноменальной памятью, в которой хранилось огромное количество имен выпускников, и, казалось, следил за карьерой каждого из них, не забывая даже о тех, кто, как Джордж и двое стоявших рядом с ним, учился уже после того, как он оставил должность.
– Хазард… ну да, конечно, – сказал Тайер. – И где вы теперь?
Джордж вкратце рассказал.
– Жаль. Вы отлично успевали в Академии. Вам следует быть в действующей армии.
Не желая обидеть гостя, Джордж ответил осторожно:
– Я никогда не чувствовал в себе таланта к военной службе, сэр. – Он подразумевал, что не видел
– Ну, то, чем мы занимаемся в Виргинии, – не военная служба, а перегон скота, – хмыкнул Балди Смит.
Перегон куда, на скотобойню? – подумал Джордж. Ему до сих пор снились кошмары о Булл-Ране.
– Я делаю то, что мне предложили, – сказал он с улыбкой, пожав плечами.
– Непохоже, чтобы вас это очень радовало. – Такая прямолинейность была как раз в духе Тайера.
– Сэр, не думаю, что мне следует это комментировать.
– Ответ, достойный генерала. – К ним подошел еще один бригадный генерал, веселый пенсильванец Уинфилд Хэнкок, которого Джордж был весьма рад видеть.
Вскоре все уселись за огромный стол в форме подковы, чтобы приступить к обильному ужину, на котором в качестве главных блюд выступали каплуны и превосходные бифштексы. Виски и портвейн лились рекой, разнообразие закусок поражало; к тому времени, когда гостям представили Тайера, Джордж уже готов был сползти под стол и вдруг, не удержавшись, рыгнул. Справа от него негромко кашлянул Фицджон Портер, выражая неодобрение.
Слабым, но полным страсти голосом Тайер сообщил то, что уже и так было известно всем в этой гостиной: Вест-Пойнт снова подвергался нападкам. Однако на этот раз они были особенно опасны, потому что Академию открыто обвиняли в том, что значительная часть ее выпускников подала в отставку и встала на сторону Юга. Тайер попросил каждого приложить личные усилия для защиты воспитавшего их Вест-Пойнта, если конгресс вдруг попытается уничтожить его, лишив ассигнований.
– Я счастлив, – продолжил он, – что многие из вас остались верны стране, обучившей вас и давшей вам эту замечательную профессию, которой можно по праву гордиться. Уверен, у вас достаточно сил, чтобы не сходить с избранного пути. Перед июльским сражением я читал много газетных статей, где меня пытались убедить, что война будет короткой. Скажу прямо – меня это встревожило. Я бы не стал рассчитывать на легкую победу, зная ум и храбрость наших братьев-офицеров из восставших штатов.
В наступившем молчании слышно было только тихое шипение газа в настенных лампах. Хрупкий старый человек приковывал к себе все взгляды сидевших за столом мужчин. Густые клубы сигарного дыма придавали и самому оратору, и всему вокруг слегка нереальный вид.
– Вы прекрасно знаете, – снова заговорил Тайер, – что мои слова отражают истинное положение вещей. Чтобы создать эффективную армию, нужно три года. И даже тогда, когда такая армия уже создана, победа достигается ценой огромных бед и страданий. Война – это не летний пикник. Те из вас, кто сражался в Мексике, хорошо это помнят. И те, кто участвовал в кампании на Западе, тоже это знают. Война – это похоронный звон и человеческое горе. Никогда не забывайте об этом. Будьте сильными. Будьте терпеливыми. Но и уверенными тоже. И тогда вы победите.
Когда он сел, гости оглушительно зааплодировали, топая ногами. Потом все дружно грянули «Вперед, товарищ, ровней шаги!», песню вестпойнтовцев в честь Бенни Хейвена, и даже у Джорджа-циника повлажнели глаза на последнем куплете.
Позже Джордж пересказал Констанции речь Тайера, насколько он ее запомнил. И завершающие слова этой речи преследовали его в бессонные часы той ночи.
Большой прием в честь генерал-лейтенанта Джорджа Бринтона Макклеллана состоялся тогда, когда год подходил к концу все в той же атмосфере сомнений и тайной борьбы. Вокруг витали самые разные сплетни, на официальные заявления никто
Белый дом сиял огнями, гудел сотнями голосов, звучащих на фоне праздничных мелодий, которые играл струнный ансамбль, приветствуя самых важных гостей. Джордж пообещал Констанции, что познакомит ее со своим старым приятелем по Академии, но только после того, как присмотрится к нему издали.
Макклеллан почти не изменился с тех пор, как они с Джорджем вместе сдавали экзамены. Правда, он отрастил театральные темно-рыжие усы, но в остальном казался тем же самым коренастым самоуверенным парнем, которого Джордж помнил по выпуску сорок шестого года. Все в Макклеллане – от его красивого горделивого носа до широких плеч – как будто заявляло только об одном: вот где настоящая сила, вот где настоящий профессионализм. Он вернулся в армию, оставив железнодорожный бизнес в Иллинойсе, и его блистательный взлет заставлял Джорджа чувствовать себя не просто младшим по званию.
Слово «блистательный» подходило для него как нельзя лучше. Люди, подобные ему, всегда выделяются среди толпы. Следом за генералом семенили двое из его многочисленных европейских советников, два веселых французских изгнанника – граф де Пари и герцог де Шартр. Глупые распорядители приема переименовали их в капитана Перри и капитана Чаттерса.
Когда Макклеллан с супругой начали беседовать с президентом и миссис Линкольн, рядом тут же оказалась масса желающих услышать, что он скажет. С тех пор как генерал поселился в доме на Эйч-стрит, как бы бросая вызов тем, кто утверждал, что ему следует жить в гарнизоне, Макклеллан ни у кого не оставил сомнений, кто важнее – президент или главнокомандующий. В городе всё еще продолжали судачить о ноябрьском инциденте. Как-то вечером Линкольн и Джон Хей, один из его многочисленных секретарей, оказались на Эйч-стрит по правительственным делам. Генерал еще не вернулся домой. Прибыв лишь через час, он сразу поднялся наверх, даже не поинтересовавшись визитерами. Ему сообщили, что его ждет президент, но он лег спать. Говорили, что Линкольн был в бешенстве, но сумел скрыть свои чувства под внешней западной скромностью и юмором. Надменность не была в его стиле.
– Сколько же здесь политиков! – тихо сказал Джордж Констанции. – Вон там Уэйд… он будет руководить новым комитетом. А там Тад Стивенс…
– У него парик съехал набок. Как всегда.
– Ты сегодня изображаешь Изабель?
Констанция хлопнула его по рукаву веером:
– Ты ужасен!
– Кстати, об ужасах: я вижу саму леди. И моего братца.
Стэнли и Изабель еще не заметили Джорджа и Констанцию. Все их внимание было приковано сначала к Уэйду, потом к Кэмерону, который держался в одиночестве и бродил с видом заговорщика, как со страху показалось Стэнли. Как он раздобыл приглашение? Кэмерон заметил супругов, но избегал их. Что бы это могло значить?
Стэнтон разговаривал с Уэйдом наедине, не обращая внимания на присутствие своего клиента. Стэнли почти перестал чувствовать себя иудой; другие явно тоже продавали что могли. Но что и кому? И с какой целью? Он словно превратился в невежественного ребенка, осознающего собственное невежество.
– Могу поспорить, Стэнтон хочет получить место Саймона, – прикрываясь веером, сказала Изабель. – Это вполне объясняет, почему он, как ты говорил, постоянно отирается возле конторы Уэйда и почему отказался встать на защиту своего отчета или даже просто взять за него ответственность.