Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3
Шрифт:
– Какой совет? – спросил он через минуту.
– То, что есть, то и правильно. – Еще один поцелуй. – Люби меня, Чарльз.
Он снова любил ее, и когда все почти закончилось, она запрокинула голову и прошептала:
– Хочу, чтобы ты всегда был со мной. Всегда, всегда…
– Я люблю тебя, Гус.
– Я люблю тебя, Чарльз.
– …люблю тебя…
– …люблю…
Она повторяла это снова и снова, когда он все глубже проникал в нее, а в миг наивысшего блаженства она изогнулась всем телом и громко закричала от счастья.
Уже глубокой ночью она спала на его плече,
Чарльз был испуган, потому что его чувства больше не были тайной. Он понял, что любит эту женщину, еще когда стоял возле ее дома и несколько мгновений не мог сдвинуться с места – так сильно он за нее боялся.
А потом эмоции отплатили ему, заставив ошибиться. Зайдя в кухню, он сначала посмотрел на Гус и только потом – на молодого янки. В армии он достаточно насмотрелся на солдат, от которых было мало проку, потому что они думали только о своих любимых. В худших случаях такие вояки дезертировали, и Чарльз всегда смотрел на них с презрением. Но мог ли он осуждать их после сегодняшней роковой ошибки? Чем он отличается от них?
Но хуже всего было то, что он собирался убить удиравшего труса, убить с жестокой радостью, и сделать это не на поле боя, а там, где, как казалось, не было места насилию и всем остальным ужасам войны.
«Тебе не следует находиться здесь…» Но где еще он мог быть? Он влюбился в эту женщину в первую же минуту, как увидел ее.
Тогда почему он так мучается, почему просто не может насладиться этим упоительным чувством, сулящим только радость и счастье? Ответ неожиданно представился ему в виде обыденной и вполне мирной картинки, когда аптекарь выливает в ступку два снадобья из своих склянок и пытается смешать их.
Он любил Гус. В ней он нашел покой и утешение, нежную дружбу и неутолимую страсть. Он восхищался ее умом и характером, желал ее как женщину, она воплощала собой все, о чем только можно было мечтать.
Но был еще Хэмптон, и были янки.
«Пестик кружит в ступке. Время идет, а надежды аптекаря так ни к чему и не приводят. Снадобья не смешиваются».
Вот только Чарльз не мог сдаться с такой же легкостью, как это сделал бы аптекарь, найдя другие сочетания лекарств. Он не мог отказаться от Гус и не мог забыть о своем долге. Любовь и война были двумя противоположными состояниями, и он оказался у них в плену. У него не было другого выбора, кроме как отдать себя на волю двух этих несовместимых стихий, не зная, куда они унесут его – и ее.
Полный дурных предчувствий, Чарльз обнял Гус за теплые плечи и крепче прижал ее к себе.
Часть четвертая
«Умрем за свободу людей» [57]
Я бы хотел, чтобы Север победил, но в том, что касается поддержки этой… Прокламации об освобождении, то здесь я, как и любой другой солдат или офицер нашей армии, умываю руки. Я пошел
57
Слова из «Боевого гимна Республики».
Глава 64
– Это же социальное самоубийство, – заявил он в ответ на ее предложение. – Даже для аболиционистки вроде тебя.
– Думаешь, меня волнуют такие глупости? Просто это место, куда нельзя не пойти.
– Хорошо. Я возьму тебя с собой.
И вот теперь Джордж и его жена-католичка сидели на одной из украшенных позолотой скамеек в пресвитерианской церкви на Пятнадцатой улице. В канделябрах горела лишь треть свечей – это был час размышлений, час для того, чтобы оглянуться назад и подумать о будущем. Хор тихо пел «Боевой гимн», а пастор стоял, склонив голову, сжимая черными пальцами край кафедры. Его краткое обращение к прихожанам, большинство из которых были неграми – белых в церкви присутствовало не больше дюжины, – состояло из вольного пересказа главы Исхода: «И сказал Моисей народу: помните сей день, в который вышли вы из Египта, из дома рабства».
Близилась полночь. Все происходящее в церкви глубоко трогало Джорджа, хотя он и не был религиозен. Он смотрел на темные лица вокруг себя, на многих из них блестели слезы, кто-то слушал гимн чуть ли не с экстазом. Джордж почувствовал, как по спине пробежала дрожь; он взял руку жены и крепко сжал ее.
По всему Северу сейчас в церквях шли такие же поздние службы в честь наступления новой эры. Утром Линкольн должен был подписать Прокламацию. Джордж ощущал, как с каждой минутой нарастает напряжение. Хор умолк, в церкви воцарилась тишина. А потом на колокольне зазвонил колокол. Пастор поднял голову и воздел вверх руки:
– О Господь Всемогущий, наконец-то пробил час избавленья! Возрадуемся же!
– Возрадуемся! Аминь! Хвала Господу! – раздалось со всех сторон, и даже звон колокола, казалось, нарастал с каждым новым ударом.
По спине Джорджа снова пробежал холодок. На глазах Констанции выступили слезы.
Колокол все продолжал звонить, и вскоре к нему присоединились колокола в других церквях, оглашая звездную ночь радостными трелями. Восторженные крики не смолкали. Джордж почувствовал, что ему тоже хочется закричать. И вдруг совершенно неожиданно снаружи на церковь обрушился град из камней и раздались омерзительные ругательства и богохульства.
Несколько мужчин вскочили со скамеек, и Джордж среди них. Вместе еще с двумя белыми и с полудюжиной чернокожих он бросился по проходу, но, когда они выскочили на крыльцо, хулиганы уже растаяли в темноте.
Джордж сунул саблю обратно в ножны, слушая перезвон колоколов под черным куполом зимнего неба. Краткий миг упоения прошел. Камнепад вернул его к реальности первого дня 1863 года.
Но хотя настроение праздничной службы было испорчено, ничто не могло отменить ее смысла. Это было ясно по выражению лиц мужчин и женщин, расходившихся к своим каретам, оставленным под присмотром чернокожих мальчишек, основательно закутанных от холода.