Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3

Джейкс Джон

– И это…

– Равенство. Равенство! Каждый человек имеет равное с другими людьми право на правосудие и честное обращение, и закон обязан обеспечить ему это право. По тому же самому закону, по которому судят африканца, должны судить и белого человека. Это закон Бога, и он должен стать земным законом, но южане душат саму идею, и Джонсон ее отвергает. А ведь предполагается, что он должен быть на нашей стороне! Поверьте мне, Вирджилия… – Стивенс уже так разволновался, что пролил чай из чашки, которую держал в руке. – Поверьте мне, этот человек приводит

меня в отчаяние! Его обструкционизм уже граничит с преступлением! Здесь может быть только одно средство.

– Какое?

– Сместить его.

Темные глаза Вирджилии расширились.

– Вы имеете в виду импичмент?

– Да.

– Но на каком основании?

На хищном лице Стивенса наконец-то появилась улыбка.

– Не волнуйтесь, основания будут. Бен Батлер и кое-кто еще уже занимаются этим. Хотя придется подождать. Эндрю Джонсон – самый опасный президент в истории республики.

Опасный – или просто слишком упрямый в своем желании взять верх над конгрессом? Вирджилия не стала задавать другу этот вопрос. Она вдруг с удивлением обнаружила, что все это ей совершенно безразлично. После десяти месяцев замкнутой жизни в джорджтаунском особняке наедине с мисс Тивертон она больше не чувствовала никакой связи с важными событиями в стране.

– Все главные члены сената за импичмент, – продолжил Стивенс. – Сэм Стаут ведь тоже… – Он смущенно умолк.

– Откуда мне знать, Тад, – спокойно ответила она. – Мы с ним больше не видимся.

– Так, по крайней мере, я слышал. – Повисла неловкая пауза. – Сэм сейчас абсолютно уверен в своей избирательной кампании. Поэтому заявил о своем намерении развестись с Эмили и жениться на какой-то певичке из мюзик-холла.

– Ее зовут мисс Кэнери. – Вирджилия произнесла это так, словно речь шла о чем-то совершенно неважном, но ее руки дрожали – новость потрясла ее. – Желаю ему счастья.

На самом деле она желала ему провалиться в ад.

Стивенс внимательно посмотрел на нее:

– Вы ведь совсем не довольны своей нынешней жизнью, правда?

– Да. Конечно, я уже не тот ярый борец за идеи, каким была десять лет назад, просто, как я уже сказала, чувствую себя отделенной от всего и бесполезной, ухаживая за единственной пожилой женщиной, которая никогда не поправится.

– А с родными вы как-то поддерживаете отношения?

Вирджилия отвела взгляд:

– Нет. Боюсь, они… боюсь, им этого не хочется.

Иногда поздно ночью ее вдруг охватывала такая острая тоска по семье, что она не могла сдержать слез. Наверное, она просто старела, становясь все мягче с возрастом, и прежние необузданные страсти больше не владели ею.

– Что ж, моя дорогая, я пригласил вас не только для того, чтобы повидаться, но и чтобы обсудить возможные перемены в вашей жизни. Надеюсь, вы сочтете свое положение более утешительным, если начнете помогать самым невинным жертвам этих проклятых бунтовщиков. Детям.

Уже во второй раз Стивенс ошеломил ее.

– О каких детях вы говорите?

– Я покажу вам. Завтра вы заняты?

– Нет, в воскресенье у

меня выходной. – Она грустно улыбнулась. – Только мне обычно нечем заняться.

– К двум часам будете готовы?.. Отлично. Мы с моим кучером заедем за вами в Джорджтаун.

Проехав по ухабистой дороге в стороне от Десятой улицы, карета свернула к трущобам Негритянского холма и вскоре остановилась возле свежевыкрашенного белой краской дома, который выглядел гораздо лучше своего окружения. Пристроенные сбоку две или три комнаты, очевидно, появились недавно, и деревянная обшивка еще даже была не до конца покрашена.

Стивенс не сразу открыл дверцу.

– То, что вы видите, – это приют для бездомных чернокожих детей. Здесь они получают крышу над головой, заботу и здесь же учатся, пока им не найдут приемных родителей. Основал этот приют некий Сципион Браун. Он занимался всем лично, до тех пор пока не вступил в один из цветных полков. А когда вернулся, то обнаружил, что беспризорников стало еще больше, чем прежде; в основном это дети беглых негров, которые подались на Север и каким-то образом разлучились с ними. В прошлом месяце помощница Брауна, белая девушка, отвечавшая за обучение детей, вышла замуж и перебралась на Запад… – Стивенс умолк, видя, что Вирджилия хочет что-то сказать.

– Тад, я знаю Сципиона Брауна.

– Вот как? Я предполагал такую возможность…

Она кивнула:

– Да, я познакомилась с ним в Бельведере во время войны. Мой брат Джордж и его жена организовали там филиал приюта Брауна. Они берут к себе тех детей, которым не хватает места здесь, в Вашингтоне.

– Тогда вы хорошо знаете, что это за работа. Отлично. Хотели бы попробовать?

– Возможно.

– Не слышу восторга.

– Простите, но это честно… – Разве могла она объяснить, что с тех пор, как Стаут ее бросил, а родные даже не вспоминали о ее существовании, чувство восторга посещало ее крайне редко?

Стивенс открыл дверцу кареты:

– Что ж, от короткого визита вреда не будет.

Опираясь на трость, он медленно подошел к двери и открыл ее, пропуская Вирджилию вперед. В доме Стивенс сначала познакомил ее с Дентонами, пожилой негритянской парой, жившей в приюте. Супруги готовили и наводили порядок для двадцати двух детей, находившихся сейчас здесь.

Семеро из них были уже подростками – шумными и веселыми; все остальные моложе, самому маленькому едва исполнилось четыре года. Стивенс всех знал по именам.

– Привет, Мика! Привет, Мэри Тодд… а это Либерти… Дженни… Джозеф…

Он радостно суетился вокруг детей, гладил их по голове, целовал в щечки, брал за руки, обнимал, как будто это были его собственные внуки. Вирджилия в очередной раз убедилась, что Тад Стивенс вовсе не из тех радикалов, которые твердят о равенстве, только чтобы набрать себе очки.

– А вот и мой дружок-красавчик!

Искалеченная нога Стивенса едва не подвернулась, когда он подхватил на руки смеющегося мальчугана лет шести со светло-коричневой кожей.