Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3
Шрифт:
– Эштон?!
– Добрый вечер, Легран, – откликнулась она, скрыв удивление. – Может, все-таки войдешь? И дверь закрой.
Он так и сделал; шум стал заметно тише. Виллер окинул изумленным взглядом картины и мрамор в роскошной комнате, потом подошел к личному бару Эштон и, все так же недоуменно качая головой, стал неаккуратно наливать себе выпить.
– Только не пролей на ковер, слышишь? Его привезли из Бельгии, – сказала Эштон. – И к твоему сведению, меня зовут миссис Бретт.
– Поверить не могу! – пробормотал Виллер, падая в кресло рядом с большим столом тикового дерева. – Я здесь никогда
Гладкое, тщательно напудренное лицо Эштон, несмотря на все ее усилия, все же начало слегка оплывать. В сорок лет бороться с лишним весом стало все труднее.
– С открытия. То есть вскоре после того, как я ушла от Уилла. Я ведь не слишком была готова заботиться о себе сама. Для девушки из добропорядочной южной семьи настоящее образование состоит из постижения искусства улыбок и кокетства. По крайней мере, так было в мое время. Как следствие, когда ты взрослеешь, все, кем ты можешь стать, – это жена или шлюха. С моим первым мужем, бесхребетным ничтожеством, я хоть и была женой, но чувствовала себя шлюхой. Знаешь, Легран, чарльстонские дамы, возможно, линчевали бы меня за эти слова, но в последнее время я начинаю думать, что суфражистки не такие уж сумасшедшие. Я уже два года жертвую немалые деньги их местной организации. – Она изобразила притворную застенчивость. – Анонимно, разумеется. Не хочется губить свою репутацию.
Легран рассмеялся:
– Но как ты начала это дело?
– С помощью одного покровителя.
– Да, ты без труда найдешь хоть целый взвод покровителей. Так же хороша, как всегда.
– Спасибо, Легран. Как там Уилл?
– Ворочает миллионами, старый сукин сын. На выставке в Филадельфии нашей модели «Эштон» присудили одну из медалей, представляешь? Но ты все-таки расскажи, что случилось? Почему ты уехала? Вернулась из Каролины и на следующий день – фьюить! Исчезла.
– У нас с Уиллом возникли серьезные разногласия.
Рассказывать ему больше не имело смысла. Да и какой смысл говорить, что ей не повезло оказаться вдали от Шато Виллар именно в тот день, когда с почтой принесли последний счет от Фейвора Херрингтона. Зато Уилл был дома, поправлялся после летней инфлюэнцы. Он вскрыл письмо от незнакомой адвокатской фирмы, а потом захотел узнать, зачем она наняла юриста, если, по ее словам, ездила в Южную Каролину просто в гости. Эштон лгала и изворачивалась как могла, но Уилл был старым упрямцем, а успех только прибавил ему сил. Когда Эштон, не выдержав, закричала, что скорее сгорит в аду, чем расскажет ему хоть что-нибудь, он просто пожал плечами и сказал, что телеграфирует Фейвору Херрингтону и потребует объяснений. Он упирал на свои супружеские права и заявил, что Херрингтон не сможет сохранить конфиденциальность, так как Эштон тратила деньги мужа, а не свои. Испуганная Эштон призналась, что внесла огромный залог за Монт-Роял, воспользовавшись аккредитивом их банка.
Она пыталась принять независимый вид, но поняла, что проиграла, когда увидела, как сузились глаза Уилла и как сжались его губы. Когда разговор закончился и она созналась, что почти сумела отнять Монт-Роял у собственной семьи, Уилл напомнил ей о своем предупреждении, после того как она убила деверя
– Я ведь говорил тебе, что не потерплю подобной подлости снова. Я люблю тебя, Эштон, такой уж я старый дурак. Но будь я проклят, если стану жить рядом с такой низкой особой. Я хочу, чтобы ты собрала свои вещи и убралась отсюда завтра к полудню.
– Разногласия, говоришь? – сказал Виллер. – Значит, ты с ним развелась?
Эштон покачала головой, испытывая отвращение от чувства сентиментальной тоски, вызванной этим разговором. Уж слишком знакомым было это чувство.
– Но возможно, он сам со мной развелся. Я не знаю.
– Насколько мне известно, он этого не делал, – сказал Виллер. – А ему известно, где ты?
– Нет, но едва ли его это интересует. У меня все прекрасно, – солгала она. – Я счастлива. Если у женщины есть здоровье, красота и регулярный доход, что ей еще нужно?
Ну почему Уилл был таким же прямолинейным, как его пианино? Проснувшись среди ночи, она часто вспоминала, как он уютно лежал рядом с ней под толстым одеялом.
Ее темные глаза, казавшиеся еще темнее на белом от пудры лице, вдруг расширились. Ей не понравился изучающий взгляд Виллера.
– В чем дело, Легран?
– Просто думаю. Я так понимаю, у вас с Уиллом должны были появиться серьезные причины для расставания. Но он был твоим мужем, а возможно, и остался. Ему будет неприятно узнать о том, что с тобой стало.
Ее сердце забилось быстрее.
– Ты не сделаешь такой подлости и не расскажешь ему.
– Тебя волнуют чувства этого старого хрыча?
– Нет, но я… я просто хочу сохранить свою частную жизнь.
– Я сохраню, – Виллер окинул ее жадным взглядом, – в обмен на небольшое воспоминание о старых временах.
Ее пышная грудь поднималась и опускалась, как нос корабля при небольшой качке.
– Я владелица клуба «Каролина», а не одна из его работниц! – воскликнула она – само возмущенное благородство.
Легран встал с кресла:
– Ладно, но тогда и я не могу обещать, что буду помалкивать.
Эштон схватила его за руку и погладила по ладони:
– Я ведь могу сделать исключение на один вечерок.
Виллер облизнул губы:
– Бесплатно?
Ей хотелось ударить его. Хотелось зарыдать от отчаяния. Но она улыбнулась, откинув голову назад; ее темные, тщательно ухоженные волосы переливались в свете лампы.
– Ну разумеется. Какие могут быть расчеты между друзьями?
Позже, когда Принцесса Лу заиграла «Hail Columbia», кроме патриотично вывешенного при входе флага, здесь это было единственное напоминание о Дне независимости, Легран кончил в третий раз, снова не доставив ей никакого удовольствия.
Когда он откатился в сторону, то случайно коснулся мягкого бугорка жира, который все больше нарастал на ее талии, как бы мало она ни ела. Торговец пианино был не настолько груб, чтобы сказать ей об этом, но Эштон почувствовала, как его пальцы задержались на секунду, прежде чем соскользнуть с ее живота.
Почему-то именно это прикосновение сломило ее. Да, она считала себя сильной, преуспевающей женщиной, но впереди ее не ждало ничего, кроме старости, медленного увядания ее красоты и смерти. И отчаянных усилий, чтобы противостоять всему этому то время, что ей еще отпущено.