Север помнит
Шрифт:
План меняется. Прежде чем Коннингтон смог сам себя отговорить, прежде чем смог придумать оправдание тому, что едва все не погубил, он достал кинжал.
Еще несколько часов назад он надеялся сохранить руку, чтобы участвовать в штурме Королевской Гавани, но сейчас решил, что отправится с флотом Аурана Уотерса к Бобровому Утесу; ему не придется сражаться на палубе галеры. А если и придется… не имеет значения. Давно следовало это сделать. Он наденет перчатку, сочинит какую-нибудь историю про несчастный случай. Все, что угодно.
На мгновение лорд Джон заколебался. Можно попросить Халдона Полумейстера; одно из звеньев,
Лорд Джон положил каменную руку на стол, сделал глубокий судорожный вдох, поставил кинжал на пораженные болезнью пальцы и с силой резанул по ним.
В тот же миг его ослепила чудовищная, ошеломляющая боль. Чтобы полностью избавиться от заразы, ему пришлось резать там, где пальцев еще не коснулась серая хворь. Хлынула алая кровь, под мясом показалась белая кость. Коннингтон несколько раз резко вдохнул, стиснул зубы и снова ударил кинжалом.
В самом конце ему пришлось закрыть глаза. Если бы только можно было не слышать этот мерзкий звук, когда нож перепиливал кости. Лорд Джон дернулся так сильно, что рука, сжимающая кинжал, едва не соскользнула. Коннингтон рыдал, словно дитя; он видел, как закаленные в битвах мужчины падали на колени от боли в раздробленном пальце. Краем сознания он понимал, что вот-вот упадет в обморок, но в конце концов услышал тошнотворное хлюпанье и треск, когда пальцы наконец отделились от руки, которая вся пульсировала от боли.
Коннингтон опустил голову между колен, и его вырвало. Когда мучительные судороги стихли настолько, что ему удалось выпрямиться, он обмотал изувеченную руку льняной тканью и неловким движением швырнул отрубленные пальцы в огонь. Потом промыл обрубки, пока вода в кубке не стала красной, и приготовился к следующему этапу. Он опустился на колени перед камином, накалил кинжал, всхлипывая, набрал воздуха в грудь и приложил раскаленное железо к открытой ране.
На этот раз Коннингтон потерял сознание; он не чувствовал и не осознавал ничего, кроме мучительной боли. Во тьме он услышал смех Безумного короля и вспомнил, что в те времена в Красном Замке пахло точно так же – горелой плотью. Рейегар, прости меня, прости меня… Колокола бешено звонили. Я должен был быть с тобой на Трезубце, я должен был умереть там, я должен был сжечь город…
Теперь он всю оставшуюся жизнь будет чувствовать этот запах.
Лорд Джон со стоном открыл глаза. По щекам текли слезы, во рту чувствовался вкус рвоты, а обрубки обуглились и почернели. Ему придется тщательно ухаживать за раной, чтобы не возникло воспаления (седьмое пекло, что за злая шутка). Как бы он ни скрывал изувеченную руку под перчаткой, кто-нибудь обязательно заметит, но, по крайней мере, продвижение серой хвори замедлится. Может быть, ему удастся выиграть еще несколько лет. И не нужно будет бояться того, что он едва не натворил.
Он как следует перевязал руку и с трудом добрался до постели, но заснуть ему так и не удалось. Руку дергало, и лорд Джон пребывал в лихорадочном полузабытьи, все время чувствуя боль. Время прошло незаметно. Свет за окном стал темно-синим, а потом серым. Наступило утро.
Коннингтон сел, чувствуя себя разбитым и больным. Едва он сделал шаг, как у него закружилась голова и подкосились ноги. Но он был нужен своему принцу. Уже пора.
Он оделся, надеясь,
Когда лорд Джон вошел в чертог, он обнаружил там Эйегона, Арианну и Элию. Как ни странно, они не флиртовали и не кокетничали друг с другом. Арианна держала в руке письмо, которое, видимо, получила ночью, и что-то тихо говорила Эйегону. Сира Лораса и Аурана Уотерса не было видно.
Коннингтон мучительно откашлялся.
– Милорд.
– Что с вами? – Эйегон потрясенно смотрел на него. – Вы выглядите как живой труп. Что случилось?
– Я то же самое хотел спросить у вас. Я… плохо спал.
– Понятно. – К счастью, Эйегон был слишком озабочен, чтобы продолжать расспросы. – Что ж… если раньше и были какие-то сомнения, что война развернулась в полную силу, то теперь этот вопрос решен окончательно и бесповоротно.
– Что это? – Коннингтон перевел взгляд на письмо. – Что там?
Арианна Мартелл выглядела почти так же скверно, как и он сам, и это было странно – ведь, кажется, все, что хорошо для Эйегона, должно быть хорошо и для нее. Наконец принцесса отшвырнула письмо, словно в нем пряталась змея (такое вполне могло случиться, учитывая нравы ее семейства), и вперила взор куда-то в стену поверх плеча Коннингтона. Мертвым тихим голосом она произнесла:
– Это касается Мирцеллы.
========== Санса ==========
Они покинули полый холм в предрассветной мгле. Члены Братства отлично умели передвигаться среди теней, бодрствовать, когда все еще спят, пробираться по лесу тише охотника, что выслеживает оленя, и Санса изо всех сил старалась не отставать от них. Ей дали тяжелый черный плащ, чтобы укрыться в темноте и согреться, ведь та одежда, которую она надела еще в Долине, превратилась в лохмотья. Санса не хотела даже спрашивать, откуда разбойники взяли этот плащ. Она плотно завернулась в него, пытаясь прогнать пробирающий до самых костей зимний холод, и тут же вспомнила о своем сводном брате Джоне, который сейчас так далеко, на Стене. Он всегда больше любил Арью, и неудивительно - тогда она была глупой девчонкой и все время напоминала ему, что он бастард. Теперь мне тоже пришлось стать бастардкой. Ты мой единственный живой родственник. Как хорошо было бы снова тебя увидеть.
Вот именно, что живой родственник… а есть еще неживая родственница, на которую Санса до сих пор с трудом могла смотреть. Лучше и не пытаться. Леди Бессердечная шла во главе отряда, ее жуткое лицо было скрыто капюшоном, и временами Сансе почти удавалось поверить, что это ее мать, ее настоящая мать, а не растерзанный полутруп. Члены Братства были подчеркнуто вежливы с ней, словно пытаясь извиниться за грубость, проявленную ранее. Санса все гадала, о чем они думают. Все они сломленные люди, их жизнь, должно быть, кажется им полусном-полуявью, они все время прячутся под землей и выходят на поверхность лишь для того, чтобы повесить очередного Фрея. Их верность отдана мертвой женщине, на них охотятся все, кто мнят себя героями, – хотя в эти страшные дни настоящих героев уже и не осталось. А теперь они следуют за Сансой в неприступную Долину, чтобы стать свидетелями воссоединения, отложенного на десятилетия, которое может завершиться лишь сталью и кровью.