Север помнит
Шрифт:
Бран вспомнил о Мире и захотел ее увидеть. Он перекатился на живот и выполз на грязный пол, опираясь на руки, потом подтянулся на корнях чардрева и оглянулся в поисках Детей Леса. Здесь очень тихо. Они проводили время не так, как люди, могли целыми днями обходиться без сна, а кроме того, день и ночь под землей были неразличимы. Куда они все подевались?
Слабый укол беспокойства заставил Брана поежиться.
– Ходор? – позвал он. – Мира? Жойен? Листочек?
Никто не ответил.
– Ходор! – До верхнего зала ползти слишком далеко, и ему не понравилось, что никого нет рядом. Он почувствовал себя маленьким
– …одор, одор, одор, - эхом отозвалась пещера.
Бран вглядывался в темноту, пока наконец не увидел далеко в конце туннеля мерцающий огонь. Он хотел было вселиться в тело Ходора и привести его сюда, но лорд Бринден запретил ему так делать.
– Ходор – не просто тело, в которое ты можешь заходить, когда хочешь, как в ворона, волка или чардрево, - сказал древовидец. – Он человек. Если будешь делать это слишком часто, это называется «обладание», ты начнешь пренебрегать его разумной душой и ее желаниями.
– Но ведь Ходор меня знает, - возразил Бран. – Я не причиню ему вреда.
– Может и так, но ты больше не будешь этого делать. А если я узнаю, что ты снова вселился в тело человека, я рассержусь. – У Трехглазого Ворона был всего один настоящий глаз, но он прожигал насквозь, словно пламя. – Ты оборотень, Бран, а не демон. Ты меня понял?
Бран поворчал, но у него не было другого выхода, кроме как принять решение лорда Бриндена. И все же он думал, что так нечестно. Может, Ходор и боялся, но теперь он научился уходить вглубь себя и прятаться, пока Бран не закончит. А Бран, в свою очередь, использовал Ходора только лишь для того, чтобы исследовать холм вместе с Мирой и Жойеном. То есть, когда Жойен хотел ходить. В последние дни он был таким вялым и безжизненным, что Мире с трудом удавалось разбудить его, чтобы накормить.
Думая о них, Бран пополз быстрее. Наконец он остановился, тяжело дыша от усталости, и ему показалось, что он различает два расплывчатых силуэта на фоне неверного, призрачного света. Без сомнения, один из них был Ходор – второго такого здоровяка здесь быть не могло, особенно среди Детей Леса. Недовольный тем, что конюх не пришел к нему на помощь, Бран позвал снова: «Ходор!»
Ходор медленно поднял голову и обернулся. Он казался смущенным и напуганным.
– Ходор?
– Это я. – Бран махнул ему рукой. – Ходор, иди сюда, подними меня.
Ходор не двинулся с места. Он смотрел на вторую неподвижную фигуру, и только тут Бран узнал Миру. Она скорчилась на полу, прижимая к себе нечто, похожее на тряпичный сверток.
У Брана екнуло сердце.
– Мира?
Она повернулась к нему еще медленнее, чем Ходор. Глаза у нее были красными, а лицо бледным. Наконец она глухо сказала:
– Ходор, пойди подними его.
– Ходор, - запыхтел Ходор, поднимаясь на ноги и ковыляя по тоннелю, чтобы вызволить Брана. Он поднял его с земли, донес до Миры и осторожно положил рядом с ней. – Ходор.
– Мира? – Бран как никогда желал быть большим, высоким и сильным, чтобы обнять и утешить ее. Она выглядела совсем убитой горем. – Что… что случилось?
Мира не ответила. Она показала подбородком на сверток, который сжимала в объятиях.
У Брана перехватило дыхание. Это были не тряпки и не куча листьев. Это был Жойен. Зеленые глаза младшего Рида невидяще смотрели в потолок пещеры, голова
– Жойен… - Бран почувствовал себя так, будто его ударили. Этого не могло быть на самом деле, этого не было, он вообще еще не проснулся. Он сильно ущипнул себя за руку и почувствовал боль. Еле сдерживая слезы, он спросил: - Почему?
И снова Мира не ответила, с отсутствующим видом гладя Жойена по взлохмаченным каштановым волосам. Наконец она заговорила, и голос ее был безжизненным, лишенным интонаций.
– Я так злилась на него, когда мы были детьми. Я родилась первой и была для родителей одновременно и сыном, и дочерью. Они учили меня натягивать лук, бить копьем лягушек, плести сети и управлять кожаным челноком еще до того как я научилась ходить. Они каждую ночь пели мне песни и рассказывали сказки, и я засыпала под звуки болота. А потом появился Жойен. Он родился больным и недоношенным, так что никто и не думал, что он выживет. Все заботились о нем, спрашивали о нем, готовили настои и лекарства, чтобы он стал сильным. Мы, болотные жители, всегда держимся вместе, нас сплачивают не только кровные узы. Но я, казалось, стала им не нужна. – Мира посмотрела на Брана с жалкой, пронизывающей душу улыбкой. – Мне тогда было три года, - сказала она, словно извиняясь.
– Ходор, - печально отозвался Ходор.
У Брана комок застрял в горле.
– Мира… мне очень, очень жаль.
Она вздохнула и снова посмотрела на Жойена.
– А когда ему исполнилось три года, он подхватил серую лихорадку, - продолжала она. – Все думали, что на этот раз он точно умрет, а моя мать сидела с ним день и ночь. Меня поселили отдельно, и никому до меня не было дела. Особенно когда он однажды проснулся и сказал, что видел зеленый сон.
Где-то далеко в пещере мерно капала вода.
– Я так ревновала, - страдальчески сказала Мира. – Ваша Старая Нэн назвала его «маленький старичок», таким он и был. Взрослые люди спрашивали, что он видел, и внимательно слушали ответы. Я смертельно завидовала ему, пока отец не объяснил мне, что у меня другой дар, не менее ценный. Жойен рос, и я все меньше считала его узурпатором и все больше – плотью от моей плоти, кровью от моей крови. Он боролся со своей судьбой так же сильно, как я боролась за свою судьбу. А теперь… ему не удалось избежать неизбежного.
Голос ее пресекся. Она опустила голову и заплакала.
Бран оцепенел. Это же Мира, Мира, которую он никогда не видел плачущей, храбрая, умная, веселая Мира, которую он любил, и все, что он мог сделать – это скорчиться рядом с ней и осторожно положить ладонь ей на руку. Она сжала его руку, содрогаясь от рыданий, длинные кудри закрыли ее лицо. Она, казалось, хотела что-то сказать, но не могла.
– Ходор, - плаксиво сказал Ходор. – Хоооодооооор. – Он издал жалобный вой.
– Ходор, тише, не ходори. – сказал Бран, и его голос звучал тихо и жалобно. Он неловко погладил Миру по голове, надеясь, что ей станет легче. Ему было больно видеть ее такой. Я мог бы проникнуть внутрь ее, утешить ее, соединить мой разум и ее – но потом вспомнил предостережение лорда Бриндена. Я не стану проникать в душу Миры, если она сама этого не захочет. Но он все равно не понимал.