Северная Аврора

Никитин Николай Николаевич

– Сюда, товарищ Седой, - сказал Чеснокову его спутник.
– Разрешите познакомиться. Матрос Зотов. По поручению товарища Дементия...

Все так же осторожно, но крепко поддерживая Чеснокова под руку, Зотов повел его по сходням на тральщик.

– Мы нынче двое дневалим: я да боцман. Больше никого. Так что не тревожьтесь... Либо ночью, либо утречком я вас выведу. А то теперь кругом все оцепят, проверка пойдет и заметут вас почем зря...

Ступив на борт тральщика, они спустились по крутому, узкому трапу, и Чесноков очутился в помещении

для команды.

Через полчаса он сидел за столом и пил горячий чай.

– Завтра мне шифровку от подпольного комитета принесут, - говорил Зотов.
– Будем передавать радиограмму в Вологду, в штаб, что Архангельск ждет помощи... Великое дело - радиотелеграф.
– Матрос помолчал.
– А вы не боялись, товарищ Седой?
– неожиданно спросил он.

– Где уже там было бояться!
– с улыбкой ответил Чесноков.

– А я бы боялся, - сказал Зотов.
– Я и за вас боялся... Как ахнули вы про Мудьюг, точно гроза пронеслась.

Матрос с уважением, не отрывая глаз, смотрел на Чеснокова.

– А как вы считаете, - обращаясь к Чеснокову, спросил сидевший рядом с Зотовым боцман, - скоро ли наши придут? Не байки ли это? Вот ведь в архангельских газетах пишут...

– А вы не верьте этой белогвардейской брехне. Может быть, сейчас, когда мы сидим в теплой каюте и чай пьем, наши бойцы идут по горло в снегу. Придут и спросят: а вы, товарищи, что сделали?

– Им легче, чем нам, - поникшим голосом сказал боцман.
– Я бы все отдал, только бы там быть. Подлая наша жизнь, и уж ей завидовать...

– Да не завидовать!
– перебил Зотов.
– Дело делать надо. Знаешь, как туннель строят: идут навстречу друг другу... Так и нам нужно. Красная Армия там, а мы здесь...

Боцман махнул рукой и вышел.

– Он надежный?
– спросил Чесноков.

– Вполне, - уверенно сказал Зотов. Молодой матрос вдруг задумался и потом тихо сказал:

– Есть у меня брательник двоюродный. Вместе росли. Я ведь шенкурский... Может, и он теперь в рядах Красной Армии? Или партизанит? Слыхал я, что появились в тех местах партизаны... И вот воюет мой Яшка Макин...

– Зотов!
– раздалось с палубы. У люка стоял боцман.
– Гостя придется в трюмное помещение перевести.

– А что?

– Поверка на судах! На берегу шевеление. Боцман вставил в фонарь огарок свечи и зажег его.

– Пойдемте, - предложил он Чеснокову.
– Там сыро, зато ни один черт не разыщет.

Кое-где на берегу горели фонари. За этой жалкой цепью света ничего не было видно. Город притаился во тьме ночи. Выглянула луна, осветила сотни снежных крыш. С заводского двора доносились тревожные крики.

* ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Усть-Важское, за которое той же осенью шли кровопролитные бои, пришлось отдать. Противник подтянул большое количество артиллерии. Стало ясно, что выгоднее всего переждать и действовать, накопив резервы. Бригада Фролова временно оставила усть-важский берег. Американские, английские и канадские войска

расположились по реке Ваге. На ее правом берегу, в городе Шенкурске, лежащем между Вологодской железной дорогой и Северной Двиной, разместился штаб интервентов; там же был расквартирован их главный гарнизон; в состав его входили и некоторые белогвардейские части.

С наступлением зимы боевые действия остановились, за исключением взаимной разведки и столкновений патрулей.

Подступы к Шенкурску, особенно в зимних условиях, казались непреодолимыми. Интервенты же, засевшие в Шенкурске, страшились не только суровой зимы и занесенных снегом дорог, но главным образом сильной оборонительной линии, созданной бригадой Фролова. Они ждали подкрепления, которое должно было прибыть весной из Америки и Англии.

Штаб фроловской бригады помещался теперь в Красноборске. Отряды же были разбросаны по обеим сторонам Двины и частью по Ваге.

При этих условиях был особенно необходим постоянный контроль со стороны командования. В последних числах декабря Фролов направился в одну из деревень, расположенных неподалеку от селения Петропавловского. Там у него были назначены встречи с командиром конного отряда горцем Хаджи-Муратом Дзарахоховым, о котором ему много рассказывали, но которого он еще не знал лично. Также предстояла встреча с шенкурским партизаном Макиным, опять перешедшим фронт, на этот раз уже не в одиночку, а с десятком своих людей. Кроме того, Фролов хотел поговорить с местными крестьянами о предстоящей мобилизации лошадей.

Дел было много. Комиссар выехал из Красноборска еще ночью, чтобы как можно раньше попасть на место. Он рассчитывал покончить со всеми делами, если будет возможно, в одни сутки.

Стояла ясная, морозная погода, снег скрипел под полозьями.

Черное небо, изрешеченное миллионами мелких, как булавочные головки, звезд, низко нависло над дорогой. Иногда его озаряли зеленовато-желтые дрожащие вспышки далекого северного сияния. В этих заснеженных лугах и перелесках нельзя было не почувствовать сурового великолепия северной природы.

Санный путь по тракту был накатан. Позванивал на дуге колокольчик. Низенькие мохнатые лошадки были накрыты вместо попон рогожами. Фролов в шубе поверх шинели полулежал в санях. Морозный воздух иголками впивался в лицо. Впереди темнели согнувшиеся на облучке фигуры парня-ямщика и матроса Соколова, после смерти командира бригады перешедшего к военкому. На ямщике был старый армяк, а на Соколове - бараний тулуп с поднятым воротником и, несмотря на жестокий мороз, неизменная бескозырка.

Сани ныряли в ухабах. Фролов то и дело погружался в дремоту, но мозг его бодрствовал. Вспоминались старые боевые друзья, люди, которых сейчас уже не было рядом. В первые недели после гибели Павлина Фролову казалось, что командир бригады просто находится в отлучке. Вот-вот он вернется, и Фролов услышит его, как всегда, торопливые шаги, его веселый, бодрый голос: "Ну, что, друг? Как дела?"