Северный шторм

Глушков Роман Анатольевич

Каменные глыбы, врезавшиеся в Землю на бешеной скорости; мощное оружие Древних, что детонировало при этом и стирало с лица планеты целые страны; взорвавшиеся хранилища топлива, разбуженные вулканы, тонущие в океане острова и архипелаги… Читая об этих ужасах, я подозревал, что мне наверняка недостает воображения, чтобы представить наяву подобные жуткие картины. Столб огня, достигающий небес… Взрывная волна, которая за пару секунд обращает густонаселенный город в голую пустыню… Безусловно, описанные в книге факты потрясали, но не настолько, чтобы после прочтения «Хроник» Безногого Итальянца я терял аппетит и сон.

Любопытно, что сказал бы Паоло Бертуччи, доживи он до наших дней и стань свидетелем катастрофы, которую

учинил в Ватикане конунг Торвальд Грингсон. Ужаснула бы она знаменитого историка или, наоборот, показалась бы в сравнении с пережитыми ужасами всего лишь рядовой трагедией? Да, действительно, Вечный Город знал куда более жуткие катастрофы. При Каменном Дожде он вынес удары четырех небесных глыб и был затоплен водами разлившегося Тибра. Но нынче о древних кошмарах напоминали лишь предания да огромные котлованы-воронки в разных районах столицы, через которые были проложены мосты и акведуки. Ужасы же тех смутных лет давно канули в прошлое.

И вот сегодня Вороний Коготь заставил жителей Божественной Цитадели почувствовать на собственной шкуре, что пришлось когда-то пережить их предкам. Для этого Грингсону понадобилось полторы тонны нитроглицерина, смертник-ледсагар и подходящее средство транспорта, которое могло пройти в город, не вызвав лишних подозрений. Траурная ладья с телом погибшего сына конунга подошла для этой цели как нельзя кстати…

Инженеры-подрывники норманнов занялись производством нитроглицерина на следующий день после провалившегося штурма. Взрывчатка изготавливалась в обстановке строгой секретности на мыловаренном заводике городка Перуджа, что находился в паре часов езды от святоевропейской столицы.

Первоначальная идея Грингсона по использованию этого крайне опасного в обращении вещества почти не отличалась от той идеи, что была в конечном итоге реализована. Вороний Коготь планировал снарядить нитроглицерином самоходную баржу и под покровом темноты отправить ее на таран заграждений у речных ворот. Взрыв такого количества нитроглицерина был равносилен взрыву почти двух с половиной тонн тротила. Этой мощи вполне хватило бы для того, чтобы расширить речные ворота для прорыва в Ватикан дружинников-пехотинцев, а при выгодном для «башмачников» обрушении стен – и прохода бронетехники. Правда, предстояло устранить одну существенную проблему: не дать Защитникам подорвать баржу еще на подходе.

Именно данный вопрос и обсуждался на военном совете конунга, когда в норманнском лагере появились мы. Датчане – те, которые отправились с нами в Цитадель по потайному тоннелю, и другие, что должны были появиться в столице на следующий день тем же путем, – как раз и собирались обеспечить безопасный подход баржи к городским стенам. Каким образом – для нас это так и осталось загадкой. Но, судя по количеству переправляемого в Ватикан динамита, начало грандиозного фейерверка ожидалось еще до того, как начиненная взрывчаткой баржа врежется в водные заграждения.

Нелепая гибель сына повергла конунга в смятение, но ненадолго. Вороний Коготь стоял во главе огромного войска, и от заветной цели их сейчас отделяли только проклятые ватиканские стены. Даже переживая горе, Грингсон продолжал мыслить как стратег, ответственный за успех этого завоевательного похода. Лотара было не воскресить, и суровый конунг быстро смирился с этой мыслью. А когда настала пора устроить сыну достойные похороны, у Торвальда почти сразу же родилась идея заменить баржу-таран траурной ладьей. Велика ли разница, сгорит тело молодого форинга в обычном огне или сгинет в пламени чудовищного взрыва? А для ледсагара, сопровождающего Лотара, мгновенная смерть и вовсе явится божественной милостью. Ледсагару даже не придется, как обычно, приковывать себя к мачте, чтобы не выброситься от дикой боли за борт, сгорая заживо вместе с покойником.

Помимо мыловаренного заводика, в Перудже имелся еще

и винодельческий. Это позволило «башмачникам» расфасовать нитроглицерин по винным бутылкам, подкрасить его до надлежащего цвета и запаковать фабричным способом. Десять грузовиков, что двигались с черепашьей скоростью и удерживали между собой дистанцию в несколько километров, шли до Ватикана двое суток. Кроме липового кагора, в ящиках присутствовал и натуральный, который планировалось подсунуть инспекторам при неизбежной проверке. Впрочем, Горм надеялся, что сумеет убедить земляка Ларсена не заниматься святотатством и не дегустировать священные дары, предназначенные для эйнхерия. Также Ларсен не должен был заподозрить норманнов в использовании тела Лотара Торвальдсона в качестве троянского коня. Ни один из специалистов Ордена по скандинавским ритуалам не сумел бы привести пример имевшего место в истории подобного коварства норманнов.

Командир Первого отряда Охотников был известен своей мнительностью, но сегодня он оказался поставленным в очень непростое положение. Разуверившемуся в победе Пророку позарез требовался этот мир, и ради него Глас Господень готов был согласиться на любые условия. Густав находился меж двух огней. Он не верил норманнам, и, будь его воля, никогда не впустил бы их в столицу, даже в качестве парламентеров. Но Пророк считал иначе. И если бы Грингсон расторг перемирие по причине того, что Ларсен отказался дать пропуск для траурной ладьи, или же из-за оскорбления чересчур мнительным Охотником норманнских традиций, Пророк содрал бы с Густава семь шкур, несмотря на все его прошлые заслуги. У Кувалды просто не было выхода. Он понимал, что рискует в обоих случаях. Однако, знай Ларсен, чем все это обернется, он бы, разумеется, предпочел пострадать от гнева Гласа Господнего, чем пасть жертвой гнева Вороньего Когтя и погибнуть вместе с тысячами ни в чем не повинных ватиканцев…

Наверное, с высоты птичьего полета Ватикан после столь чудовищного взрыва стал напоминать изрядно надкушенное яблоко. Солнечные ворота, прилегающий к ним большой участок стены и несколько близлежащих кварталов обратились в руины, похоронив под собой огромное количество народу. Заминированные мост и квартал-ловушка лишь усугубили трагедию. Обязанные взрываться поочередно, в строго рассчитанном порядке, мины детонировали разом, практически удвоив по мощности взрыв нитроглицериновой начинки «Хрингхорни». Превратив север столицы в огромное кладбище, ударная волна пронеслась по городу оглушительным ураганом, срывая крыши, разнося вдребезги окна и оставляя после себя множество новых человеческих жертв. Грандиозный оранжерейный купол дворца Гласа Господнего, и без того пострадавший при бомбардировках, полностью обрушился. Многие ветхие многоэтажные инсулы-общежития в квартале Паломников также рухнули, хотя и находились далеко от эпицентра взрыва.

А вот Стальной Крест выстоял, несмотря на то что скептики уже не раз предрекали ему скорый конец. Колосс дрогнул, загудел, завибрировал, его поперечные перекладины зашатались, но он не упал с Ватиканского холма, где возвышался уже без малого три века. Все это, бесспорно, можно было расценивать как знамение свыше, вот только пережившему взрыв Кресту все равно оставалось стоять на площади Святого Петра не больше суток…

Растерянность и шок охватили Божественную Цитадель. На севере столицы воцарился хаос. Пожарные и медики не могли пробиться к мосту Апостола Хоакима из-за завалов. Чудом выжившие в катастрофе контуженные и раненые горожане брели по улицам, волочили на себе других раненых, падали, обессиленные, прямо на мостовые. Кого-то из них подбирали кареты «Скорой помощи», но многие так и оставались лежать, истекая кровью. На улицах бушевала паника – едва успевшие отвыкнуть от бомбардировок, жители Ватикана вновь окунулись в атмосферу смертельного страха.