Сезон охоты на единорогов
Шрифт:
Но сказать это сил уже не хватило. Веки смежило и швырнуло в пустоту.
Сна не было. Только темнота провала в бездвижье восстановления.
…
Проснулся оттого, что запястье легко обжали чужие пальцы. Старый добрый знак, уже почти забытый сознанием, но сразу отозвавшийся теплом в сердце. Когда-то Сашка будил меня также. А сейчас тёплым прикосновением звал чужой тис.
Просо склонился надо мной в ожидании. Лицо бледное, вокруг глаз круги, щёки впалые, словно после очистительного голодания. На фоне едва освещённой комнаты, он показался
– Не последнего пробуждения, сур… - прошептал Женька и сложил подрагивающие ладони возле сердца: - Сейчас ночь следующих суток. Время – полпервого. Ты проспал беспробудно больше десяти часов.
Больше ничего добавлять он не стал – просто замолк и отвёл взгляд. И ежу понятно! Мы не договаривались о времени дежурства, и он честно отдал мне все свои силы – пока мог. Теперь же не в состоянии даже точно свести пальцы в знаке Храма…
И просит сменить его. Просит тогда, когда должен требовать!
Я скрипнул зубами и молча поднялся с постели. Голова кружилась, во рту стоял противный привкус, говорящий о том, что внутренние органы приостановили свою работу, но лёгкость тела, по сравнению с предыдущим пробуждением, казалась исключительной.
– Как Чуда? Как Аня? – прохрипел я, чувствуя, как звуки разгоняют сухой песок в глотке.
– Веда в порядке. Просыпалась. Просила ещё сутки не тревожить. Юрка тоже поднимался. Много пил, поел мёд и опять заснул, - закрывая глаза и сдвигаясь ближе к подушке, пробормотал Евгений. – Очень вялый. Его лучше не будить…
– Не буду, – пообещал я и потянул одеяло.
Просо благодарно уронил голову на подушку и закрыл глаза.
– Ноги вытяни, - посоветовал я и поймал себя на том, что получилось средне меж ворчанием и нежностью. Просо из-за усталости либо не заметил, либо не захотел замечать и покорно вытянул ноги на половину – на большее его, видимо, не хватило – вырубился. Я накрыл его одеялом и подтолкнул концы под тело – чтобы тепло сберегалось. Тепло ему сейчас нужнее всего. А мне нужна вода.
До кухни идти не потребовалось. Стоило только опустить глаза, как стакан до краёв полный золотистой жидкостью оказался в зоне видимости.
Бульон?!… Мне стало стыдно – я валялся, отдыхаючи, а Просо за это время сготовил живительного напиток! Ведомый честно и искренне служил тем, кто близок.
Потягивая солоноватую жирную жидкость, я вспомнил то, что по пробуждению лишь скользнуло по краю сознания, но не отпечаталось внутри. Теперь же с силой новообретённого понимания повергло в шок.
«Не последнего пробуждения, сур…»
Вот так просто и даже буднично сказал: - «Сур». Назвал, признав мою суть и своё место возле меня. Одним этим сказал обо всём – об усталости от одиночества, о выстраданном желании обрести себя, о праве быть рядом. Сказал о том, что я нужен ему. Позвал меня. И его долгое дежурство – знак откровенного пожелания жизни… И этот золотистый в свете ночника стакан – первый дар ведущему от ведомого. Дар признания и желания быть рядом. Да что стоят те дары, что обычно
А Жанька не так уж прост, как казалось сперва! Он, получается, продумал всё до мелочей, пока почти сутки оставался наедине с собой. И его пожелание – выверено до последнего слова. И его дар – выстрадан. Так полно и искренне сказать о желании быть рядом вряд ли смог скудоумный. И лестно, чёрт возьми, и больно от происходящего. Потому что принять его слова, значит принять его жизнь, его судьбу, опоясать и повести за собой. А делать это теперь, когда остался должен Константину Великому и время бежит между пальцев – по меньшей мере, опрометчиво.
Я осмотрелся.
Анна спала на кровати с Юркой, привычно обняв мальца и зарывшись носиком в рыжий ёжик его волос. Такая уютная, домашняя, словно не она ещё день назад вела бой на грани реальности, поддерживая мальчонку, дающего отпор опытным ведам. Да и Юрка, словно подменили – тихо сопит, сунув потный кулачок под щёку. И на лице у него нет напряжения.
Отрадная картина. Вдыхать покой и тишину Дома. Пока ещё есть на это время.
Я подтянул одеяло, заправив босую Юркину пятку под край. Юла, он и есть – юла! Крутиться даже во сне.
Кухня встретила изобилием запахов жизни и жизнеутверждающим видом пары чистеньких кастрюлек на плите. Рис варёный с отваром. Мясо с бульоном. Чай. Где ещё можно найти такого сильного тиса?
Пока ел – продумывал, как же сказать ему о будущем. Время уже поджимало, решение необходимо было принимать, и я твёрдо знал – Женька от своего не отступиться. И я – тоже. Получалось, что время, которое нам дал Великий, пропадало даром. С чего мы тогда начали, то же и оставалось до сих пор. Разве только восстановились чуток.
Полчаса раздумий привили к пониманию – разговора не получится. Что бы я не сказал Женьке, в ответ получу, как и раньше, упрямый взгляд и несгибаемую волю. Значит, всё, что остаётся – решить всё самому. Без него.
Я отправился на поиски бумаги и авторучки. После долгих поисков чистой бумаги, прихватил альбомный лист со стола Чуды и фиолетовый карандаш.
Евгений…
Именно так. Евгений. Не Просо и не Жаня – и то и другое в таком послании будет расценено как оскорбление. Одно – слишком официально, другое слишком фамильярно.
Прости, что поговорить не удалось, но время поджимает. Я должен идти к Константину. Это мой выбор. Я уже пожил и давно сам обрубил все связи. А у тебя тут Юрка под опекой. Ему без тебя никак.
Веришь или нет?
Твоя судьба – в твоих руках. Могу лишь посоветовать отдать Юру Константину. Как бы там ни было, а обеспечить защиту и заботу он может, как никто другой. Да и тебе в его рядах найдётся место – я не сомневаюсь.
Ужасно, что не могу сказать ему, насколько он хорош!..