Сезон охоты на единорогов
Шрифт:
Во взгляде тиса дрожало откровенное страдание. Горькое и больное. И эти глаза были вровень с моими – ведомый своей спиной закрывал меня от добивающего удара. Он жёстко вцепился мне в плечи, чтобы повторять все мои движения вниз. Как успел он прыгнуть через капот и подставиться под пули, будучи в таком состоянии? Почему не уходит, понимая, что сейчас положат обоих?
Просо чуть скосил глаза, чтобы посмотреть на место вхождения пули. Губы его скривились. Зажмурился, стиснул зубы. И в собранных морщинах мелькнула влага.
Какой
Мир заволокло чёрным, словно промокашку залили тушью.
И заноза в груди остыла.
…
Меня метало по мирозданию, словно щепку в водовороте меж камней. Било о воспоминания, трепало потоком непонимания. Стачивало ярость и гнев, сводило с сердца горячее клеймо старых обид.
Метались перед взглядом образы, один за другим. Времена учения в школе, пора послушничества перед первым олосом, а вот уже и первая самостоятельность бойца, вот встреченная любовь и поставленный своими руками дом, и дочка в пелёнках… Вот день, когда воля случая сделала меня ведущим и подарила Сашку. И день, когда я потерял всех, кого любил… И миг, когда напротив застыли глаза тура Сергея. И…
Передо мной вставал лес. Высокие ёлки под тонкой вуалью снега. И белогривые единороги. Они подходили медленно, степенно, вежливо фыркали тёплыми клубами пара и отходили, уступая место следующих желающих познакомиться.
– Цыц!
Анна оказалась рядом, словно всегда здесь стояла. Только теперь роскошные каштановые волосы, уложенные в толстые косы, лежали смирно на груди. И вместо блузки согревала вышитая меховая телогрейка.
Махнула рукой, отгоняя единорогов.
– Идите, рогатые! Не до вас пока!
И обернулась ко мне.
Внимательным настороженным взглядом осмотрела и покачала головой:
– Ох, тархово племя, - вздохнула она, - Что ж тебе как неймётся-то? Не торопись ты! Туда, - она вскинула глаза к посыпающему с неба снежку: - успеется. А вот здесь без тебя ни Юрке, ни Женьке не выдюжать! Так что держись, тарх, держись. Я подсоблю. Подкину времени. Тебе его совсем чуток нужно. Ты только держись!
И снег повалил гуще, закрывая мир, где сердце хотело остаться в тепле женских ладоней.
Обратно, образ за образом. Мгновение за мгновением, разматывая ленту памяти. Возвращаясь к тому, кто стал дорог.
И, сквозь нарастающий шум тока крови, услышать реальность. Вернуться в мир.
Или нет?
Зависнуть над ним. Невидимым образом, колышущим воздух.
Видеть всё и всех, и не быть в силах что-то исправить.
…
Пуля ударила в сердце…
Там зияла чёрная дырка, плюющая на каждую судорогу тела порцией крови.
Лицо умирающего искривилось судорогой смерти – знакомой каждому. Он распахнул глаза, преодолевая боль, и смотрел, смотрел на тиса, пока зрачки не закатились за вздрагивающие веки, словно погасшие солнышки.
Тис
Когда со спины размашистым шагом подошёл Константин, он склонился над погибшим, сгорбился, готовясь принять последний удар, и не поднял головы.
Он уже был готов к уходу вслед за отходящим на Мерцающий Мост.
Он чувствовал движения Великого, но рассудок и чувства его были с отходящим. Константин потянул руку. Сейчас тронет шею и сильными пальцами сокрушит связь меж сознанием и сердцем. Или вонзит клинок, рванув кровеносные сосуды? Или из «кармана» достанет пистолет и выстрелит в затылок?
В глазах тиса оставалось равнодушие.
Сухая крепкая ладонь мягко легла на плечо, принуждая обратить внимание.
Женька медленно обернулся
– Вина моего человека, – просто сказал Константин. – Как ты хочешь убить его?
Тис повёл заторможенный бесчувственный взгляд дальше. Туда, где два крепких бойца удерживали на коленях, со сведёнными локтями за спиной ещё одного. Как совсем недавно стоял сам тис. И старший Великого – Фёдор – молча стоял над пленником, ожидая команды.
Убийцу взяли, не покалечив – такая честь предоставлялась осиротевшему ведомому. Константин отдавал своего человека на муку в обмен на восстановление своей чести.
Тис не мог не признать благородства Великого, но это уже ничего не могло исправить.
– Почему?! – прошептал он в бессилии.
Константин перевёл жёсткий в явном спокойствии взгляд на ослушника.
Боец дёрнул бледными губами, давно уже прокусанными в бесполезном, но бешеном сопротивлении:
– Он убил тура Сергея! Моего тура!
Константин расстроенно покачал головой и снова посмотрел на ведомого:
– Как ты хочешь убить его?
Просо дёрнул плечами в бессилие выбора, и Константин опять не ошибся в выводах – обернулся к своим и одним кивком передал волю.
Ослушника отпустили, дав возможность стоять свободно.
Боец выпрямился, упрямо тряхнув головой. Повёл освобождёнными плечами, умиряя боль в потянутых мышцах. И гордо вскинул подбородок, подставляя шею. Взгляд – в небо. Значит, ни о чём не жалеет.
Фёдор подступил сзади и молча рванул из «кармана реальности» клинок.
Первый удар – горло. Резко, жёстко, разрывая почти до кости.
Пока боец хрипел, стискивая кулаки и закатывая глаза, - второй удар.
В ключицу. До сердца.