Сезоны любви
Шрифт:
– Вы замечательно танцуете, – сказал он.
– А где тут у вас можно покурить? – отозвалась я совершенно в тему.
Он увел меня на кухню размером со всю мою квартиру, дал прикурить от газовой зажигалки.
– А вы?
Он пожал плечами, засунув руки в карманы.
– Бросил.
Я выдохнула дым в форточку – да здравствует здоровый образ жизни!
– Да я вообще-то тоже – так, под плохое настроение или под пьянку.
– А в данный момент?
– Нет, что вы, тут у вас хорошо! И родственники хорошие! Я даже не ожидала.
– Думали, будет что-то
– Нет, по вашему… э-э… положению…
Я не успела договорить, как поняла, что ляпнула что-то не то. Он кинул зажигалку на широкий подоконник.
– Вы хотели сказать – судя по моему кошельку?
Я растерялась – да откуда я знаю, что я хотела сказать? У меня и в трезвом-то виде язык мысли на пять километров обгоняет.
К счастью, в кухню впорхнула его юная мамаша. Окинула нас блестящим взглядом.
– Беседуете?
И непринужденно кинулась споласкивать тарелки. Глеб сморщился:
– Мам, ну зачем? Женщина с бюро…
– Все равно чужие руки! – перебила Ольга Викторовна. – Свои-то надежнее, правда, Наташа?
Я фыркнула:
– Ну не знаю! Были бы деньги – я бы с удовольствием кому-нибудь за мойку-уборку доплачивала!
Глеб подмигнул, засмеявшись:
– Что, мам, тест на идеальную сноху не прошел, а? Не пугайтесь, Наташа, она в каждой молодой женщине видит кандидатку мне в жены!
Ничуть не смутившись, мамаша, продолжая энергично греметь тарелками, кивнула:
– А что делать старухе-матери, когда такой великовозрастный оболтус не может сам найти себе половину!
– Ленится, – сообщила я доверительно. – Или не там ищет.
– Ну конечно! – подхватил шеф. – Куда мне до вашего опыта! Только что-то не вижу, чтобы он увенчался успехом!
– Зато я, по крайней мере, что-то пытаюсь сделать, – я щелчком выкинула сигарету в форточку. – А по вам это незаметно!
– Неужели?
Я поглядела на его мамашу: она стояла, погрузив руки в воду, и переводила глаза с сына на меня.
– Насколько я поняла, вы вместе работаете?
– Вернее, я работаю у Глеба Анатольевича, – официально сообщила я. – Уже почти год.
– И как он вам как начальник?
Глеб посмотрел на меня с веселым интересом:
– Мне выйти?
– Да ладно уж, оставайтесь, – протянула я, наслаждаясь минутной раскованностью, которую породили то ли шампанское, то ли праздник, то ли необычное поведение шефа. – Ну что сказать… видела я начальников и похуже.
– Вы просто не представляете, как мне не хватало вашей щедрой похвалы!
– Рада доставить вам удовольствие. Теперь ваша очередь.
– Моя?
– Ну да, похвалить подчиненную! Я же работаю у вас почти год! Могли вы составить обо мне какое-нибудь мнение?
Глеб демонстративно задумался. А я вдруг трезво подумала: какое, к черту, мнение? Фирма у него не одна, и знать и помнить всех своих служащих он вовсе не обязан. Другое дело, что в последнее время я с ним постоянно сталкиваюсь нос к носу – и все не в самом лучшем виде.
– Ну что я могу сказать… – протянул
– Советуете переключиться на карьеру? Думаете, мое положение на личном фронте настолько безнадежно?
– Я этого не говорил. Просто предлагаю вам немного расслабиться. Взять тайм-аут. Хотя бы на сегодняшний вечер.
Ну я и расслабилась – до такой степени, что к концу дня рождения была готова полюбить не только Глеба Анатолича и его законсервированную мамашу, но и прочих их друзей и родственников. Лишь твердая рука шефа удержала меня от попыток облобызать на прощание всех присутствующих. Я спускалась по лестнице, цепляясь обеими руками за перила – Глеб деликатно поддерживал меня за талию – и пела замечательно громко и душевно “Ой, мороз…” Ступени под ногами все время куда-то девались, отчего песня получалась еще задушевнее: “Ой, мороз… ох, мороз… блин, мороз…” Я пинком открыла дверь – в разгоряченное лицо ударили холодный ветер и дождь. Я с удовольствием поежилась и, широко шагнув с крыльца, до колен провалилась в какую-то канаву.
– Ух ты! – повернулась с восторгом, задирая полы плаща – с них текла вода. – Вот такая ванна!
И для полного счастья еще подпрыгнула, обрызгав до головы себя и шефа.
– Стойте! – сказал Глеб с ужасом. – Стойте, не двигайтесь, я подгоню машину!
Я послушно осталась стоять в луже, запрокинув голову и ловя ртом дождинки. Кайф!
Меня потянули за рукав, я увидела перед собой тихо урчащую машину. У нее были забрызганы фары, и я немедленно кинулась протирать их полами плаща – нельзя же ехать ночью с такими тусклыми фарами! Глеб с трудом отговорил меня, уверив, что мой плащ гораздо грязнее, чем его фары. Усадил меня, включил печку.
– Снимайте туфли. У вас ноги промокли.
Я немедленно стянула раскисшие туфли, подобрав под себя ноги, пожалилась:
– И ведь больничный вы мне не заплатите…
Он закинул руку на спинку сиденья, оглянулся, сдавая назад.
– Замерзли?
– Не-а… – я широко, с поскуливанием зевнула. Голова кружилась и неумолимо склонялась припасть к его мужественному плечу. Я прижалась щекой к спинке сиденья и немедленно уснула. Я слышала шорох шин, толчки на неровной дороге, рев далекой сирены – и только сворачивалась поудобнее, кутаясь в плащ…
– Наташа… Наташа…
Я заворчала, просыпаясь. Моргая, огляделась – меня немедленно повело в сторону, и я ткнулась головой в стекло дверцы.
– Все нормально?
Я сглотнула, кивнула, спросонья и спьяну не соображая, где у него открывается дверь, Глеб молча помог, я вывалилась наружу, и меня тут же вырвало – чуть ли не на колеса машины. Я плевалась и рыдала, замечательный ужин и дорогое шампанское очутились на асфальте, а Глеб держал меня и молча подсовывал свой платок. Я ожесточенно вытирала лицо, размазывая пот, слезы, косметику, воду и ненавидела в этот момент и себя и его. А потом не осталось сил и для ненависти – на короткой дистанции от машины до подъезда меня вывернуло еще пару раз, и до квартиры я добралась, вися на Глебе.