Сгинь!
Шрифт:
Развалилось.
Нет больше версии.
Отвечает Ольга Игорю злым взглядом, искры из глаз. Пусть знает, что она его не боится! Пусть думает, что это ему нужно Ольгу опасаться. Играют в гляделки, жгут друг друга глазами. Еще немного, и лишь пепел от обоих останется.
Вспоминает Ольга, что за день до того, как труп обнаружили, сидел Игорь у печки и валенок об валенок тер. Зачем их тереть? Отряхнул от снега, ну метлой прошелся – вот и вся чистка. А он натирал тщательно.
От крови избавлялся. Не иначе.
Кинулась Ольга в прихожую, схватила Игоревы валенки, принялась
Игорь хмуро проследил за женщиной, ни слова не сказал, но правила игры принял. В три шага оказался на Ольгиной половине, одним движением раскрыл шторку, прикрывающую Ольгину кровать, и проник в святая святых, в женскую обитель. Охнула Ольга. Разворотил Игорь кровать ее, белье на пол скинул, подушку растерзал, перья по избе разлетелись, тумбочку прикроватную вывернул.
Искал. Сам не знал что, но искал.
Бросила Ольга валенки. Нет, она насилия над своими вещами не потерпит. Мелкими шажочками пробежала к Игоревой кровати и тоже все разметала там. Ничего не искала, просто беспорядок наводила. В отместку.
Игорь хмыкнул и к Ольгиному сундуку ринулся. Полетели во все стороны немногочисленные платья. Сундук перевернул, крышка у того треснула – сломал. Сел Игорь на переломанный сундук сверху, а сам на Ольгу вызывающе смотрит: что ты мне на это ответишь?
Она в уборную прошла, сорвала умывальник с гвоздей, грохнула им по полу. Зеркало со стены сняла, размахнулась и разбила. На мелкие осколки разлетелось несчастное. Лейку-душ сдернула и в дыру туалетную кинула. Ведро ногой пнула, оно с грохотом покатилось по полу, загудело возмущенно: «Я-то тут при чем?»
Вышла Ольга из уборной, смотрит на Игоря дерзко. Смотри! Все твои труды попрала, сделала напрасными!
Игорь чайник со стола скинул, бок тому помял. Никакого больше чая!
Ольга печку разворотила: уголья выкинула, дровами принялась бросаться. Одним поленом чуть Игорю в голову не угодила, в последний момент увернулся.
Увернулся, рассердился, вспыхнул, сдернул Ольгину фуфайку с крючка. Затрещала фуфайка и от обиды порвалась в нескольких местах.
Ольга Игореву куртку дернула. Та трещать не стала, в швах расходиться не надумала, петля, и та уцелела. Кинула тогда Ольга куртку на пол и ну ее ногами топтать.
Игорь занавеску у Ольгиной кровати содрал, в лицо ей кинул.
Ольга, долго не думая, Игоря шторки лишила. И захихикала мелко-мелко, противно-противно.
Игорь в Ольгу чашкой запустил. Ольга увернулась. Чашка о стенку стукнулась и разбилась. Принялась Ольга осколки поднимать и ими в Игоря бросаться. Один осколок по старому шраму прошелся, тот закровил. Оскалился Игорь и ну вытирать лицо Ольгиными юбками да кофтами: всю одежду кровью своей перепачкал. Не отстираешь теперь!
Весь дом перевернули. За час управились. Устали, запыхались. Уселись посреди погрома, дышат шумно, лицами пылают, к красным щекам ладони прижимают.
Убирать ничего не стали, бардаком оставили. Игорь решил, что это женское дело. Ольга посчитала – да пошел он к черту, этот Игорь!
Так и бродили, пиная свои и чужие вещи, показывая: плевать мне на твое имущество, плевать и на хаос, на
Бессонница. Одно слово усыпляет своим шипением. Бесссссссссссс-сонни-тссссссссссс-а.
Не слово – обман.
Бесконечные, шепелявые, ласковые «сссс» не убаюкивают.
Бессонница ворвалась в избу бесцеремонно, обвела взглядом новые владения, уселась возле печки и заявила: «С вами теперь буду жить».
Сон прогнала. Кыш! Уходи! Пшшшел прочь! Не нужен ты тут больше. Усталый сон чуть посопротивлялся и поддался наконец. Что с бабами спорить?
По ночам ни Игорю, ни Ольге спать не хотелось. От бесконечного ужаса сон никак не шел. Нужно было таращиться всю ночь в темноту – бдеть. Уснешь – умрешь. Кажется, теперь такие правила установились.
Но днем-то было спокойнее. Мертвец не пугал. Спи да спи. Но сомкнет глаза Ольга, приляжет на разворошенную кровать Игорь, как тут же подскакивает. Бессонница начинает тормошить, с боку на бок переворачивать, руки-ноги неудобно устраивать – затекают сразу, и на ухо шептать без конца: «Неспинеспинеспинеспинеспинеспинеспи». Пытаются они отмахнуться от Бессонницы, а она не отмахивается, настырная такая попалась. Примется Ольга овец считать, а Бессонница всех разгонит и забор, через который овцы перепрыгивать должны, в щепки раскрошит. Попробует Игорь расслабиться, а Бессонница ка-ак дернет за ногу или за руку – не даст даже задремать.
Совсем измаялись Игорь с Ольгой. Глаза их слипаются, но не уснуть никак. Под веки будто песка насыпали – больно. Тело обмякло, не слушается, спотыкается о воздух, но нет ему отдыха. Бровь нервно дергается, никак не успокоить.
– Мама! Мама! МАМОЧКА!
После нескольких бессонных ночей Ольга, наконец, задремала. Это было сложное состояние между сном и явью: организм сдался, но мозгу казалось, что он все еще не спит.
– Мама! Мама! Мамочка! Ты где? – услышала Ольга через полусон детский голос.
– Степашка?
Голос сына звучал глухо, будто из подпола.
– Ты где, мамочка?
Ольга шагнула с кровати так торопливо, что запуталась в одеялах-простынях, в раскиданном, в разбросанном, споткнулась и чуть не упала.
– Сынок?
– Мамочка, ты где?
Тихо, слишком тихо, слишком сложно понять, откуда раздается голос. Но так нежно, переливисто, маняще. Невозможно не откликнуться.
Ольга, все еще спотыкаясь, подбрела к печке и увидела своего сына. Степа сидел на распахнутом окне спиной к комнате. Эти окна, оказывается, распахиваются настежь! Они чуть расширились, раздвинулись в рамах, словно подстраиваясь под Степашкин рост.
В избу врывался лунный свет, обтекая мальчика. Казалось, будто тот светится сам. Ангел с прической, которую неуважительно называют «под горшок», но которая удивительным образом всегда так шла Степашке, делала его особенно хорошеньким! Чуть согнутая спина – Степа смотрел вниз, словно оценивал: высоко ли, далеко ли до земли. Пухлые ручки вцепились в оконную раму. Лица не видно, но Ольга была уверена – это он, это ее сын. Вот бы оглянулся!
И сын услышал материнскую просьбу.
И обернулся сын.