Шаг к звездам [= Вспышка]
Шрифт:
Кем являлась она и что представлял собой он?
Со второй частью вопроса рассудок Извалова справился достаточно быстро: без излишней самокритики он обозвал себя сбрендившим виртуалыциком, к тому еще и калекой… хотя эта оценка во многом являлась субъективной. Несмотря на ежедневное длительное пребывание в виртуальной среде, он находился в прекрасной форме, и посторонний человек вряд ли распознал бы в Извалове какой-то физический дефект. Его протезы давно адаптировались к плоти — в местах соединений живого с неживым не возникало каких-либо ощущений дискомфорта, скорее, наоборот, с течением времени он все чаще забывал о полученном увечье,
Нет, проблема Извалова, разумеется, крылась не в физическом тонусе организма, а в сознании, в критичном восприятии самого себя, в тех комплексах и стереотипах, что сформировались в его рассудке за десять лет добровольного отшельничества.
Оказывается, он привык к своеобразному комфорту морального одиночества, отдавая предпочтение электронным машинам, а не людям, и вот результат: как пуля, ударившая на излете, пришло это глубокое, внезапное, ошеломившее разум чувство…
Он ощущал, что реальность Полигона по-прежнему тянет его к себе как магнит, но теперь уже в силу не одной, а нескольких причин. Фантомный мир, конечно, оставался его детищем, смыслом последних лет жизни, но к этим позывам все настойчивее примешивалось нечто новое, острое, саднящее…
Антон чувствовал себя совершенно сбитым с толку, когда, загружаясь в виртуальную реальность, машинально, не задумываясь, выходил в одно и то же место и, лишь оказавшись на знакомом склоне, у замшелого камня, прячущегося под сенью нависающей скалы, вздрагивал, мысленно укоряя себя за навязчивую избирательность.
Они не договаривались о встречах, но ожидание Извалова ни разу не обмануло его: спустя несколько минут в пространстве Полигона появлялась Бет, и все… логичный, взвешенный рассудок будто отключался, уступая место чувствам, трепетно волнующим душу… Он смотрел на приближающийся образ, испытывая ощущение внутренней неловкости, но и оно проходило, таяло, будто остатки внезапного морока, стоило ей подойти ближе и тихо, без натянутости, без фальши, с искренней радостью в голосе сказать:
— Здравствуй, Антон.
Она брала его за руку, и они отправлялись бродить по окрестностям, не избирая маршрутов, равно как и тем для разговора. Все происходило просто, естественно, оба интуитивно избегали серьезных, глобальных вопросов для обсуждения, как это случилось при первой внезапной встрече, и такие прогулки сближали их с пугающей быстротой…
Антон смотрел на Бет, отчетливо понимая всю бесполезность, ложность визуальных оценок.
О себе он в такие минуты не задумывался — у Извалова не было причин, чтобы формировать в виртуалке призрак, чем-то отличающийся от его истинного физического облика, а вот у нее подобные причины вполне могли найтись, такой вывод прямо вытекал из недосказанности их первой встречи.
«Ты сумасшедший…» — мысленно твердил себе Антон, возвращаясь оттуда.
Отключившись от сети, он подолгу сидел в глубоком кресле, глядя на заставку Всемирной Паутины, вращающуюся в глубинах стереомонитора, и мучительно размышлял над своими чувствами и образом Бет, с которой только что расстался.
Риск получить горькое разочарование был велик — кому, как не Антону, было знать, что ожидание праздника зачастую оказывается намного лучше самого праздника, потому он и таил свои эмоции, стараясь при встречах с Бет не проявлять острых, рвущихся наружу чувств.
История виртуальных сетей полна печальных примеров подобных знакомств. Извалов, естественно,
Машина, с которой осуществляется вход в виртуальное пространство сети, могла придать пользователю любой сформированный лично или заимствованный откуда-либо образ. Люди часто пользовались подобными приемами в силу разных причин: мотивации варьировались от вполне понятных и оправданных до откровенно издевательских, злых, благо безграничная свобода и безответственность виртуального пространства позволяли скрыть правду о себе, кроме совершаемых поступков, разумеется.
Антон лично не попадал в неприятные ситуации. Когда он увлекался играми, в буквальном смысле тонул в мире грез, сетевые миры еще находились в зачаточном состоянии, а позже, вынырнув из этого омута, он по мере роста профессиональных знаний просто ушел в иную сферу деятельности — работа поглотила его без остатка, не оставляя ни времени, ни желания посещать «многолюдные» виртуальные пространства, где часто вспыхивали вполне конкретные личные драмы… — не стоило забывать, что за каждым жестом, словом того или иного виртуального призрака скрывается живой, эмоциональный разум.
Трагедии виртуалки находили самые непосредственные отражения в реальном мире, и вот настал черед Извалова испытать на себе всю тяжесть неопределенности всемирного пиршества иллюзий.
Его чувства к Бет вспыхнули, будто трескучий лесной пожар, полыхнувший из-за неосторожно оброненной спички, но что может быть мучительнее для логичного, умудренного жизнью, вкусившего всех ее прелестей уже немолодого, закосневшего в определенных привычках и взглядах одинокого программиста, вполне отдающего себе отчет в природе и происхождении виртуальных образов?
«К кому потянулась моя душа? Что скрывал за собой образ молодой женщины, пленившей его разум, — истинную Бет или, быть может, особу бальзаковского возраста, которая сбросила с себя бремя трех десятилетий и сейчас искренне наслаждается произведенным эффектом?» — с необъяснимой, внезапной горечью, даже озлобленностью думал Антон, досадуя на непривычные, дискомфортные мысли и чувства.
Вспышка эмоций длилась недолго, он все же не потерял рассудка в прямом смысле данного термина. Просто, как юноша, внезапно и иррационально влюбился в призрак и теперь мучил себя досужими домыслами, вместо того чтобы действовать как должно программисту, творцу его уровня: поймать ускользающий призрак, просочиться набором безликих байтов по тем каналам, через которые приходит Бет в его домашнюю сеть, отследить ее путь домой и поставить точку в мучительных сомнениях, раз и навсегда узнав: кто она?
От подобных поползновений рассудка в душе вдруг стало холодно и пусто, будто Извалов только что составил мысленный план циничного самоубийства, — ее образ на поверку оказался столь дорог ему, что предполагаемые действия вызывали глубочайшую внутреннюю досаду, гадливое неприятие…
Нет, он не боялся разочарования, ведь в данный миг ему казалось, что неопределенность много хуже, мучительнее, — просто в душе Антона давно сформировалась индивидуальная система моральных ценностей, измена которой означала бы, прежде всего, предательство собственной личности.